Появились две новенькие девицы. Одеты они были в брюки и еще в такие безумные хламиды, что все только ахнули. Одна из них, златокудрая, мне явно приглянулась, но потом оказалось, что это парнишка. Вторая же точно была девчонкой, но оказалось, что они с парнишкой женаты. Мне же, как общественному деятелю, было недвусмысленно предложено провести с обоими воспитательную работу на предмет точного выявления их пола и социальной принадлежности. Хиппи в нашем институте было не место.
Поленов не подавал признаков жизни.
Зато какие-то странные перемены произошли с Полиной и Фаддеем, что-то оба они сильно развоображались. Я столкнулся с ними в столовой, и они прошли мимо меня, как хорошо оснащенные, бронированные танки. Сильные, уверенные, независимые, они лениво поводили жерлами орудий — посторонись, мол, а не то задавим. Их военный союз не предвещал ничего хорошего, не сулил пощады. Я же лично почти обрадовался этим новым маневрам и с нетерпением стал ждать их дипломатического визита ко мне. Что он неизбежно последует, в этом я не сомневался. Надо же им перед кем-то пощеголять, кого-то потрясти и подавить своей новой жизненной платформой. А лучше меня им тут жертвы не найти.
Полина не заставила себя долго ждать.
Разговор шел о деле, но я уже чувствовал, что он обязательно отклонится от курса, и с нетерпением ждал этого поворота.
Была она как никогда безукоризненно элегантна, прохладно-строга. Но что-то появилось новенькое, какой-то оттенок умудренности, усталости, терпимости. Что-то она в себе вырастила новенькое и теперь втайне гордилась своим новым приобретением.
Сухо и деловито она излагала суть дела. Ее блеклый профиль красиво вырисовывался на фоне окна. Волосы отливали перламутром, веки были подведены чем-то сиреневым в тон такого же платья. Вся она была выдержана в мягких пастельных тонах и казалась бы невозмутимо-спокойной, если бы не руки, которые заметно нервничали.
Я долго разглядывал эти бледные, холеные руки. Они жили своей самостоятельной жизнью и что-то мне мучительно напоминали.
Нить разговора как-то сама собой иссякла. Некоторое время мы сидели молча. Потом она встала, сняла с полки песочные часы и, перевернув их, поставила себе на колени. Я исподтишка наблюдал за ней, не нарушая молчания. Она следила за золотой струйкой песка.
Я разглядывал ее в упор и вдруг все вспомнил.
Я вспомнил, как однажды в детстве преследовал большую стрекозу. С каким трепетом и восторгом следил за ее волшебным полетом. Мне чудилось, я ловлю свое счастье. Она, казалось, позволяла себя ловить, поджидала на ближайшем цветке, а потом взлетала, будто невзначай, и перелетала на другой цветок. Казалось, она заманивает меня в свой волшебный мир. Я забыл, кто я, где и зачем, ноги сами перенесли меня через ручей. В болоте я потерял свои тапки. Я потерял ощущение времени, ощущение реального…
И вот я настиг ее и накрыл своей майкой. Я лежал на каких-то колючках, а моя стрекоза билась там под майкой, моя чудесная, волшебная принцесса… мое сердце, моя жизнь билась сейчас под этой майкой, мы были одно, один большой трепетный организм, и неизвестно, кто кого поймал.
Задыхаясь от предчувствия счастья, я отгибал края майки, руки мои сами подбирались к ней все ближе и ближе… Как вдруг все вспыхнуло вокруг ярко-зеленым светом. В мой палец вцепилось громадное первобытное чудовище. Сведенное судорогой змеиное, чешуйчатое тело изогнулось дугой, отверстие широко открытого рта, обломки перепончатых крыльев… И прозрачные стеклянные глаза глядели прямо на меня мертвым взглядом, Я закричал и, содрогаясь всем телом, покатился по земле… и пришел в себя на пустынном желтом берегу неведомого мне первобытного мира. Природа, дикая, первозданная, окружала меня со всех сторон. Огромным кружевом возвышались надо мной широкие перистые листья, и ядовито-синее бездонное небо просвечивало сквозь их узоры.
Так вот куда она меня заманила!
Шла война. Я был впечатлительным мальчиком.
Самое опасное для души, самый разъедающий и опустошающий ее яд — это чувство страха. Война отравила меня страхом, заразила меня этой болезнью. От страха не излечиваются вполне, он копится в организме, как радиоактивное облучение. Вот откуда тот тайный ужас, который мне приходилось преодолевать каждый раз, когда я приближался к женщине. Вот источник моей вечной нерешительности… Только издали я мог любоваться ими, издали они манили и волновали меня…
Теперь она сидит передо мной. Сколько раз уже ей поломали крылья, этой хищнице стрекозе! Но она вновь прекрасна, и опять вышла на охоту, и уже чарующе шевелит своими усиками-локаторами в поисках подходящем жертвы.