— Полина, ты ведь не боишься смерти? — спросил я.
— Не боюсь, — кратко согласилась она. — Мне кажется, я уже много раз умирала, — сказала она, чуть подумав. — Когда придет мой час, я не буду возражать.
— Песочек бежит, — сказал я, — час приближается.
— Хоть сейчас, — сказала она. — Только дураков и подлецов смерть застает врасплох. Я не боюсь ее, я готова.
— Что и говорить, хищники стоят на более высокой ступени развития, чем травоядные, — засмеялся я.
Она небрежно кивнула, слегка встрепенулась и грациозно, невзначай, перелетела на соседний цветок, и я опять очарованно последовал за ней.
— Ну и как твоя семейная жизнь? — спросил я.
— Прекрасно, — отвечала она. — Мы разводимся.
— Чего вдруг? — спросил я.
— Оставь, пожалуйста, — поморщилась она.
— Отчего же? — сказал я. — Мною не брезговали, когда было нужно. Я хочу знать, чем кончилась эта заварушка.
— Изволь, — согласилась она и чуть задумалась, играя часами. — Поленова нет.
— Скушала? — перебил я.
— Его нельзя было скушать, потому что его не было никогда. Он еще не родился. Были наши реакции по его поводу. Любыми запрещенными приемами он вызывал наши реакции на себя. Они на мгновение освещали его, оживляли, выхватывали из мрака небытия. Он существовал только в связи с нами, нашей энергией, нашей ненавистью и любовью. Феномен бездуховности, не животное и не растение, а так, неодушевленное живое существо. Он никогда ничего не мог сказать о себе самом путного, он никогда не заглядывал в себя, в свою душу, потому что там ничего не было. Но даже этого он не знал. Вакуум не ведает о своей пустоте, однако стремится заполниться любой атмосферой, которая вокруг него…
— Но реакции вызывал именно он, — перебил я этот обличительный монолог. — Реагировали мы именно на него.
— Но вызывал он их механически, чтобы только ощущать себя живым.
Я пожал плечами.
— Да нет, ты не отмахивайся, — горячо возразила она. — Ну, допустим, человек бросил в тебя камень, реагировать ты будешь на камень, а не на человека.
— Разумеется, сначала я постараюсь избегнуть удара, но потом, конечно же, заинтересуюсь, чего это он бросается.
— И окажется, что он бросил камень только для того, чтобы привлечь твое внимание. Другого способа заявить о себе он не знает.
— Ну, в таком случае я дам ему по шее.
— А ему только того и надо.
Помолчали.
— Ага, — догадался я, — это тебя Фаддей поднатаскал.
Она неопределенно пожала плечами. Мол, думай как знаешь.
— Но ты мне не ответила еще на один вопрос. Почему ты не пошла за меня замуж?
— Ничего бы из этого не вышло, — серьезно сказала она. — Ты идеалист-мечтатель, ты всегда мечтал о семье в чистом, идеальном виде. Твоя мечта стояла между нами, ты не хотел знать и любить меня живую, конкретную, а все мечтал меня переделать, подогнать под свои идеалы. Детдомовцы всегда такие, слишком много надежд и мечтаний связано у них с семейной жизнью. Дети не выбирают себе мать и отца — это данность, и жена — это тоже в какой-то мере данность, судьба. Я тогда еще заметила, что тебя не устраивает ни один семейный уклад. И меня ты никогда не знал, не понимал и не любил; слишком ты любил свою мечту, свой идеал женщины. Да ты бы не вынес ни одного дня обыденной семейной жизни. К тому же ты очень красив, ты не можешь быть частной собственностью, ты — достояние общества. Оставайся лучше навсегда холостяком, сохрани свои идеалы в чистом виде… На, возьми свои песочные часы!
И она вручила мне песочные часы и направилась к выходу. Я мысленно проводил ее до дверей, но дальше не пошел, остановился на пороге. Поглядел на себя в зеркало и стал поджидать Фаддея. Он тоже не заставил себя долго ждать.
И пока Фаддей играл песочными часами, я изложил ему суть нашего разговора с Полиной.
— Нет, — сказал он. — Я не помогал ей хоронить Поленова. И не вакуум его душа, а скорей запущенная, заброшенная свалка, в которой уже не наведешь порядка — все одичало, заржавело и заросло сорняками. А хоронит она его и бесится, и мы все бесимся потому, что не можем проникнуть до конца в тайну иной человеческой жизни. Слиться с себе подобным мы практически не можем. Чужое существование для нас непостижимо, и все попытки безнадежны. Мы ломаем себе шею в этих попытках, а потом замыкаемся в себе, почитая свою жизнь превыше всего и реальным — только мир нашего восприятия… Надо вернуть себе детскую реакцию на мир, это возможно при полной отдаче, при полном растворении в жизни, вечном, ежесекундном контакте. Для этого нужны смелость, честность и мужество.