— Ну да… — Он не поверил мне. Не мог поверить, не посмел.
А мне не захотелось его переубеждать. Лень стало. Так было проще… да и поздно.
— Я хочу ее видеть, — сказал он.
— При чем тут я?
Я прекрасно знал, при чем, и он знал, что я это знаю. Опять зачем-то потребовалось мое посредничество. Зачем?
— Ты знаешь, где она живет? — спросил он.
— Я дам тебе адрес.
Помолчали. Он пил кофе не раздеваясь, равнодушно и скучно поглядывая по сторонам. Кончив пить, он нетерпеливо и раздраженно вскочил со стула и прямо взглянул на меня.
— Если не хочешь, можно и не ходить, — сказал он. — Но один я тоже не пойду, мне не о чем с ней разговаривать.
— Пошли, — сказал я.
По дороге новые соображения насторожили меня… Может быть, ему стало известно, что Динка — дочь шефа, и не хочет ли он таким образом отыграться? И не должен ли я в таком случае воспрепятствовать этой встрече? С другой стороны, он вроде бы совсем не агрессивен и не похоже, чтобы принялся за старое. Во всяком случае, надо проверить…
— А ты знаешь, что Динка — дочь шефа? — прямо спросил я.
— Да, знаю. Давно. Еще весной, — ответил он.
Ответ был исчерпывающий.
Дверь открыла Анюта. Эта бабка уже лет двадцать жила в городе, но полностью сохранила все свои деревенские привычки и облик. По квартире она ходила босиком. «Кому кого надо?» — спрашивала она, подходя к дверям. Меня она почему-то считала женихом и почитала за это. Она пропустила нас в переднюю, грубовато сообщив, что самого-то нет и не будет, а «принцеца» еще спит.
— Вставай, женихи пришли! — И с этими словами она широко распахнула дверь в Динкину комнату.
В комнате ничего не изменилось. Там царил все тот же хаосик детской: игрушки вперемешку с косметикой, фотоувеличитель, мольберт, мотороллер, микроскоп, куклы, тряпки — все было по-прежнему, и только под потолком, из конца в конец, по диагонали, комнату пересекали гирлянды осенних листьев. Форточка была открыта — листья зашуршали на сквозняке. Несколько оторвалось и закружилось по комнате.
— Достойное жилище, — пробормотал Поленов, подходя к окну и закрывая форточку.
Я чувствовал его волнение. Я и сам волновался. Мне и самому не раз хотелось видеть Динку, и только трезвость и трусость останавливали меня: где-то я знал, что все кончено.
И все-таки теперь, в ее комнате, среди этих листьев, где даже воздух был какой-то особенно живой и ясный, мне показалось… Я ждал чуда.
Не вот откинулось одеяло, и чуда не произошло.
Нет, она была прелестна, она просыпалась, как ребенок, блаженно, радостно и уютно — пробуждалась, а не просыпалась. Но это уже почему-то не имело к нам никакого отношения, это уже было не для нас — мы ее больше не интересовали, она забыла нас.
Я не знаю, как женщины этого добиваются, то есть каким чудом при желании наполняют всю атмосферу вокруг себя жизнью, смыслом и смятением… Но тогда на наших глазах произошел обратный процесс. Женщина была та же, но чуда не было. Она вышла из нашей жизни так же просто и внезапно, как вошла в нее. Не мы ее бросили, не мы забыли — мы все еще где-то надеялись, — но она ушла от нас.
— Здрасти, — ясно улыбнулась она. — Который час?
— Два часа, — сказал я.
— Вот это да! Бабка! — заорала она. — Ты что же меня не разбудила?
Бабка что-то проворчала в ответ.
— Вот вредная старуха, — расстроилась Динка. — Будильник сломался, а эта ведьма назло не будит. О! Да вы же приборы делаете — починили бы мне будильник… И уходите на кухню, поставьте там чайник. Я сейчас.
Ждать пришлось недолго. Динка, подтянутая, свежая, озабоченно поглядывая на часы и давясь чаем, возбужденно рассказывала нам, что теперь она работает в цирке, и это уже настоящее призвание, и скоро ей дадут тигренка, и тогда уже она всем покажет, потому что у нее свой подход, и ее тигренок будет самым лучшим, вот только жаль попусту потраченного времени, ведь она уже давно могла бы там работать…
Поленов, большой, хмурый и неуютный, маялся, слушая эту болтовню, и я понимал его. Динка была очень мила, свежа и чиста, но и в помине не было той знакомой ему женщины, а только девчонка.
— А как же «Гербарий»? — спросил я.
— «Гербарий» — ерунда, — сказала она. — Только время зря потратила. — И она снова вернулась к тигренку.
— А «Гербарий»? — перебил я. — Ты снималась в картине «Гербарий». Ну так как, есть такая картина?
— Да есть, наверное, — отмахнулась она. — Только разве это картина? Ерунда какая-то, а не картина.
— Наврала, что ли, про картину?