— Как тебя зовут? — спросил он.
— Зуев, — последовал ответ.
— А имя?
— Имя не обязательно.
Ответ огорчил Егорова. Почему-то ему хотелось, чтобы именно этот мальчик был сыном Глазкова.
— А вы — летчик, да?
Вопрос озадачил Егорова. Как уже говорилось, он предпочитал не вспоминать больше о своих подвигах. Конечно, он предполагал, что от детей этого все равно не скроешь, пронюхают, но думал, что все произойдет постепенно, а не так вот сразу.
— А ты встречаешь летчика? — задал он встречный вопрос.
На этот раз смутился Зуев. Он вообще никого не встречал, никто его на это не уполномочивал. Просто он слышал, что ожидается прибытие нового начальника лагеря, а кто это будет на сей раз, не знали даже воспитатели. В лагере не было телефона. Телеграммы шли по трое суток, через почту зверосовхоза, который был далеко. Да и вообще Зуев уже раскаивался, что взялся сопровождать этого человека, — еще неизвестно, как все обернется. Эта Тася из чего угодно может сделать историю, всегда найдет, к чему придраться. Лучше бы не привлекать лишний раз ее бдительное внимание. Но и отступать было поздно…
— Летчик вы, — вместо ответа повторил Зуев.
— А ты летчиком хочешь быть? — спросил Егоров.
— Не исключено, — просто так ответил Зуев.
Егоров окинул его внимательным взглядом. Когда он сюда собирался, он выработал себе некоторую программу или тактику поведения среди детей. Он полагал, что вообще не следует агитировать молодежь в пользу авиации, и даже, наоборот, следует, пока не поздно, предостеречь ее от необдуманных и поспешных решений, а его личная задача — со всей откровенностью и ответственностью объяснять молодежи сложность, опасность и трудность этой профессии. Пусть задумаются серьезно. Кому суждено быть летчиком, того все равно не переубедишь, а случайных людей авиация не выносит, они ей противопоказаны и даже вредны. Рассуждая так, Егоров исходил из убеждения, что все или почти все дети только и делают, что рвутся в авиацию. Он исходил из своего опыта или даже из опыта своего поколения, когда почти все бредили авиацией и мечтали о полетах, а в каждом парке стояла парашютная вышка, и наивные, детские планеры, как мотыльки-однодневки, возносились в чистое небо, выше домов и даже выше деревьев. Безумный восторг этих отчаянных полетов Егоров запомнил на всю жизнь, но его школьный друг разбился на таком планере. Егоров, конечно, не мог не заметить, что давно канули в прошлое и вышки и планеры, но он не представлял себе детства без этой мечты. Поэтому Егоров ни капли не усомнился в искренности зуевского ответа и счел своим долгом предостеречь мальчика. Он знал, что бессмысленно говорить ребенку о риске и опасности. Дети еще живут как бессмертные, любая опасность лишь привлекает их. Поэтому он начал издалека.
— Я летал тридцать лет с гаком, — начал он. — Конечно, летать интересно, но любой полет, запомни это навсегда, любой полет — это прежде всего труд, постоянная будничная работа. — Егоров многозначительно вздохнул, он не знал, что бы еще сказать.
— Вы, кажется, хотите прочитать мне мораль? — ехидно усмехнулся Зуев. — Тогда я лучше пойду.
Егоров вспыхнул от негодования. Он уже завелся не на шутку и не мог допустить, чтобы этот сопляк так подсаживал его. Он разозлился, и его понесло.
— Раз нет у человека крыльев, то и летать ему не обязательно. На земле дел предостаточно, нечего от нее напрасно отрываться, все равно рано или поздно придется приземлиться и снова учиться ходить по земле. Взлетать легко, садиться трудно. Был я когда-то летчиком, но инвалидом и пенсионером быть не желаю. Выходит, повстречались мы с тобой на полпути, тебе — туда, а мне — обратно. Никаких напутствий и благословений я раздавать не собираюсь. Я вышел из игры, я уже не летчик и прошу об этом забыть.
Зуев удивленно разглядывал его краем глаза. Этот наивный человек, как видно, считает, что на его авиации мир клином сошелся, что все только и мечтают, как бы взлететь.
— Хорошо, уговорили, я буду летчиком, — с комической важностью заявил он.
Егоров смущенно потупился. Он понял всю неуместность своих разговоров. Понял, что мальчишке глубоко безразлична вся его авиация с ее проблемами, что его мучают совсем другие вопросы.
— А кем бы ты хотел быть? — спросил он.
— Кинорежиссером, — последовал короткий ответ.
— А, — протянул он, — вот кто нынче конкурирует с коими самолетами. Понятно.
— А вы как думали? — буркнул Зуев неожиданно зло и резко.