Егоров проследил его взгляд.
Внизу под откосом появились две фигурки: мальчик и девочка. Легко и плавно двигались они по рельсам, параллельно друг другу, о чем-то болтали и смеялись. Девочка при этом слегка пританцовывала, легко и грациозно.
— Какая прелестная пара, — явно пародируя кого-то, бросил Зуев.
— Ваши, лагерные? По рельсам ходят.
— Им все позволено. Любимчики. Анина и Слава, — он ткнул пальцем в надпись на камне.
— Кто это их увековечил?
— Не я.
— А ты не любимчик?
— Нет, я «трудный случай». Оппозиция.
— Ну да, а что ты такого делаешь?
— Ничего особенного, просто не люблю, когда придумают какой-нибудь особый подход и давай перевоспитывать!
— А если тебя не перевоспитывать — ты как, ничего?
— Да так, всяко бывает…
Девочка сделала ласточку и застыла, такая хрупкая и воздушная, что Егоров невольно залюбовался.
— Как зовут этого мальчика? — спросил Егоров.
— Святослав, — раздельно произнес Зуев. — Тоже мне святой, — косо усмехнулся он.
Имя совпадало.
— А фамилия? — спросил Егоров.
— Ларин.
Наконец-то он нашел этого мальчика.
— Ты его не любишь? — спросил Егоров.
— Он предатель, — последовал ответ.
— Серьезное обвинение, — сказал Егоров.
— Знаю, что говорю.
— Ты с ним дружил?
— Мне с этим делом не везет, — мрачно изрек Зуев. — Все какое-нибудь дерьмо попадается.
Сказал и обозлился на себя за такую откровенность. Не успел познакомиться с человеком, так сразу же ему все про себя выложил. Правда, человек этот ему чем-то понравился, такой не предаст и не выдаст. Но все равно, это вовсе не значит, что тут же надо раскалываться. Вечно-то его заносит, первому встречному готов все про себя выболтать. И чтобы пресечь дальнейшие вопросы и разговоры, Зуев спрыгнул с камня, подхватил с земли егоровский чемодан.
— Следуйте за мной, — приказал он.
Они пересекали сосновый бор, чистый, торжественный и просторный. По тропинке тихо шла белая лошадь, и они обогнали ее. Зуев поотстал. Он достал из кармана хлеб, заложил руку с хлебом за спину и продолжал путь как ни в чем не бывало. Лошадь, почуяв запах хлеба, шла следом.
Егоров оглянулся и увидел лошадь.
— Это ваша лошадь, лагерная? — спросил он.
— Лошадь? И вправду, лошадь. Откуда тут эта лошадь? Наверное, из зверосовхоза ушла.
Они приближались к лагерю. Территория лагеря была, собственно, тем же сосновым лесом и отделялась от окружающих лесов только легким зеленым заборчиком. Дома в виде теремов, с балкончиками, крылечками, с резными ставнями и петухами, среди сосен выглядели весьма сказочно.
— А лошадь все идет, — сказал Егоров.
— Идет, — согласился Зуев.
— Зря она за нами идет. Ничего хорошего из этого не выйдет.
— А что такого?
— Ты думаешь — ничего?
— Ничего.
Они обогнули длинную постройку с окнами, затянутыми сеткой, очевидно кухню.
— Ну, смотри, пусть это будет на твоей совести, — сказал Егоров и прошел в калитку.
Зуев и лошадь молча проследовали за ним.
Тут был задний двор. Стояли бочки, лежали дрова. Рослая белокурая девочка лениво пересекала двор с помойным ведром в руке.
— Настя! — крикнул Зуев. — Чего там у тебя, очистки, что ли? Давай сюда!
Настя подняла тяжелые ресницы и уставилась на Зуева безмятежными светлыми глазами. Так смотрят из окна проносящегося мимо поезда.
— Ну, чего уставилась! — взорвался тот. — Видишь, лошадь, ее кормить надо.
И правда, кого угодно мог взбесить этот Настин взгляд. Смысл сказанного доходил до нее так безнадежно медленно, что это было просто невыносимо. Так и подмывало оттолкнуть ее неуклюжее тело и сделать все самому.
— Недоразвитая! — Зуев выхватил у Насти ведро и поставил его перед лошадью. — У нее не все дома, ее в детстве энцефалитный клещ укусил, — объяснил он Егорову.
— Лошадь! Лошадь! — пронеслось по лагерю. Дети бежали к ним со всех сторон.
— Отойди, не трожь!
— Это не лошадь, это конь!
— У нее в хвосте колючки.
— А если тебя за хвост дергать!
— У меня нет хвоста.
— Ура, у нас будут уроки верховой езды!
— А где седло и уздечка?
— Дядь, а дядь, вы конюх, да? Как ее зовут?
И пока малыши галдели, толпясь вокруг лошади, к Зуеву подошли рослые ребята в джинсах и мятых шляпах. Держались они подчеркнуто обособленно и независимо.
«Продолговатые», — подумал Егоров.
При виде их Зуев тоже как-то изменился, перешел в их лагерь. Теперь они наблюдали за событиями со стороны, ровно, испытующе, без вызова, но и без поддержки.