Ребята занимались рукоделием. Один вязал что-то из серой шерсти, один вышивал на пяльцах, кто-то мотал шерсть, остальные тоже что-то ковыряли иглой. Только Зуев строгал деревяшку.
Это мирное зрелище так удивило Егорова, что он невольно смутился, будто поймал их на чем-то непотребном.
Ребята же, едва взглянув на него, продолжали рукодельничать. Из транзистора лилась какая-то красивая музыка, ребята слушали ее и не обращали на Егорова внимания. А он топтался на месте и не знал, что сказать. Он и сам умел пришивать пуговицы и зашивать прорехи, но чтобы парни занимались рукоделием, о таком он даже не слышал.
— Интересное занятие, — пробормотал он и присел на край трубы.
Ребята молча переглянулись и продолжали работать. Один только Зуев, как Егорову показалось, одобряюще подмигнул ему.
Самое время было встать и уйти, но Егорову почему-то казалось позорным такое отступление, будто перед ним была стена или укрепление, взять которое он был не в силах. В душе тихо закипал гнев.
— Вас бы в мой полк! — невольно вырвалось у него.
Он тут же вспомнил упреки Глазкова. Может быть, тот был прав, и Егоров на самом деле непригоден для нормальной, мирной жизни, потому что слишком привык командовать и приказывать. От беспомощного стыда и досады он готов был провалиться сквозь землю.
Ребята молчали, и только Игорек стрельнул в Егорова ехидным взглядом и укоризненно вздохнул. Зуев даже не поднял глаз.
— Неужели вам не интересно поговорить со мной, расспросить о чем-нибудь, — неуверенно произнес Егоров. — Неужели вас ничего не интересует, кроме рукоделия?
— Ну, расскажите что-нибудь, — согласился Игорек. — Вообще-то мы слушали музыку…
Егоров поежился от снисходительного тона, но сдержался, мучительно соображая, что бы такое им рассказать. Его богатая событиями жизнь вдруг представилась ему скучной, неинтересной. Почему-то не хотелось ничего вспоминать, хотелось расслабиться, все забыть, хотелось слушать эту красивую музыку, смотреть вниз с обрыва на этот мирный лесной пейзаж и наслаждаться летним днем, солнцем и покоем.
— Что это за музыка, что играют? — спросил он.
— Это Шопен, — сказал Игорек.
— Я не понимаю музыки, — признался Егоров.
— Очень жаль, — вздохнул Игорек.
— Мне тоже жаль, — согласился Егоров.
— Не надо ничего понимать, — сказал Игорек. — Вы просто расслабьтесь и слушайте. Музыка сама вас поймет.
Расслабляться Егоров умел, и, может быть, поэтому музыка впервые проникала в него. Может быть, впервые в жизни он забыл, что он командир, забыл себя и свою жизнь. Сожаление о прошлом, неопределенность будущего и смятение перед новой жизнью покинули его душу. Мирный застой этого жаркого летнего дня, как наркоз, усыпил его. Он был почти счастлив. Он боялся только, что музыка кончится и придется опять становиться начальником, что-то объяснять, утверждать, настаивать. Но музыка не кончалась, и тогда он понял, что это звучит магнитофонная запись, и совсем забыл о времени.
Так и слушали они до самого обеда. Когда же прозвучал горн и Егоров встал на ноги, он с удивлением обнаружил, что они затекли и что просидел он на трубе больше двух часов.
Ребята аккуратно собирали в сумки свое рукоделье.
— Извините за вторжение, — неловко усмехнулся Егоров. — Очень приятно было с вами познакомиться.
Ребята застенчиво улыбались ему, и он понял, что дистанция между ними сильно сократилась. Он обрадовался и, наверное, поэтому сморозил очередную глупость.
— А почему бы нам всем вместе не послушать ваши записи? — предложил он. — Соберемся всем лагерем вокруг костра и послушаем.
Ребята в недоумении переглянулись.
— Нет, — сухо возразил Игорек, — из этого мероприятия ничего не выйдет. Музыку лучше слушать в одиночестве, коллективно ее понять нельзя.
— Ты музыкант? — спросил Егоров.
— Да, я пианист, — сказал Игорек. — А Филипп у нас скрипач.
Егорову понравилось, как просто он это сказал. Без ложной скромности и кокетливой застенчивости, мол, балуюсь, учусь. Нет, Игорек уже считал себя профессиональным музыкантом и смело заявлял об этом.
— Но вы разрешите мне иногда послушать ваши записи вместе с вами? — попросил Егоров.
Ребята опять молча переглянулись.
— Ну разве что иногда… — вздохнул Игорек. — Понимаете, — подкупающе улыбнулся он. — У нас — своя компания, у нас — своя компания.