Слава тихо побрел по шпалам. Спешить ему было некуда, он знал уже, что эта железнодорожная ветка никуда не вела и ниоткуда не приводила. Она внезапно начиналась в густых зарослях ольхи и так же внезапно скрывалась в таких же зарослях.
Отрезок пути без начала и конца, он будто затерялся во времени и случайно уцелел в нем. И он, Слава, последний, чудом уцелевший человек, во втором или третьем поколении после катастрофы. И нет в нем памяти о погибших, она погибла вместе с цивилизацией, и он уже ничего не помнит и не знает, кроме запаха полыни, и вкуса малины, и тепла солнца. Он бредет, удивляясь этим странным перекладинам под ногами, потом он станет удивляться плитам ракетодромов и египетским пирамидам. И внуки его еще не будут знать, что между плитами и пирамидами прошло несколько тысячелетий, сменилось несколько цивилизаций, и долго еще будут относить все эти гигантские нагромождения к одной эпохе — к далекому прошлому.
Ноги вдруг стали заплетаться сами собой. Слава споткнулся раз-другой, он на ходу проваливался в сон…
Перед глазами у него оказалась пушистая, развесистая елка. Ее мохнатые лапы касались земли. Слава встал на четвереньки, приподнял одну из лап и заглянул внутрь. Там было сумрачно и прохладно. Слава заполз туда и опустил ветку. Он лежал, разглядывая солнечные блики…
…И вот будто высадились они на одну из планет. Высаживались долго и осторожно, тщательно исследовали приборами атмосферу и почву, но все оказалось просто сказочным. На планете обнаружилось пресное море с питьевой водой, был воздух, пригодный для дыхания, была зелень, солнце, рыба, были даже какие-то пернатые, с которыми пытались вступить в контакт, но потом отнесли просто к дичи, годной для еды.
На планете был рай.
Среди всеобщего ликования кто-то даже с шутливым разочарованием заметил, что не стоило тащиться в такую даль, чтобы получить почти Землю. Но это так — шутили, а в общем-то все были рады и счастливы и очень горды собой и своими достижениями — покорители Вселенной, венцы творения, почти что боги! Что за мы!
И вдруг, среди всеобщего ликования, море стало отступать. Думали — отлив, но не тут-то было. Не прошло и часа, как на планете не осталось ни капли воды. И что самое страшное, было совершенно непонятно, куда она подевалась и откуда вдруг снова возникнет. Это было какое-то вопиющее нарушение всех человеческих законов. В панике все бросились в ракету, на ходу натягивая противогазы. Но воздух почему-то не исчез…
Паника постепенно улеглась, и с новыми предосторожностями стали осваиваться в новых условиях. На обнажившемся морском дне, сухом и белом, как слоновая кость, открылись какие-то коридоры. Их тоже надо было осваивать.
Постепенно наладились жизнь и ритм, но планета больше не внушала доверия, с ней обращались осторожно, вкрадчиво, почтительно, почти подобострастно, люди целиком зависели от планеты и ее капризов. Дышали и то с какой-то деликатностью, будто извиняясь, что потребляют чужой воздух. О дичи и говорить нечего, она почти обожествлялась. Боялись сдвинуть камешек с места, боялись ступать, боялись кашлять.
…Коридоры постепенно осваивались, и небезуспешно. Были там какие-то ниши, похожие на кафельные кухни в типовых домах, их так и называли — кухнями.
Они шли гуськом по белому коридору. И вдруг ужас охватил всех. Они прижались к стенам, очищая дорогу, робко и почтительно вглядываясь в ту сторону, где коридор заворачивал направо и где никого не было…
Издали донеслось слабенькое, легонькое позвякивание, будто играли на ксилофоне. Всем почудилась детская и дом. Из-за поворота возникло шествие.
Это были крохотные зеленые крокодильчики, потешные и забавные, как из мультфильма. Исполненные важности и чинности, торжественно и серьезно маршировали они мимо громадных по сравнению с ними ног пришельцев. И порой, будто щенки, забавно лязгали зубами. Крокодильчики прошли мимо и скрылись за поворотом, смешные и забавные, под свою потешную музыку.
Но пришельцы не смеялись, никому и в голову не пришло смеяться. С превеликим почтением они проводили глазами это чудное шествие. Даже у себя в ракете они не посмели смеяться, впрочем, им было и не смешно.
А на планету вернулась вода, и все зажили тихо, мирно и чинно, стараясь не потревожить своих таинственных хозяев. И те отвечали им взаимностью.
…И вот будто шел Слава по какому-то коридору, и вдруг из дверей кухни выскочил пацан. Он явно что-то спер и теперь прятал за пазухой. Слава похолодел. Он не стал даже преследовать воришку, он сразу же бросился на кухню к хозяевам. Там никого не было. Но ужас и отчаянье перед неведомым, страшным возмездием были так велики, что Слава просил, умолял, обращаясь к стенам. Он заклинал простить мальчишку за этот страшный проступок, клялся, что они сами его накажут, и ручался, что этого больше не повторится.