— Ты только пойми, я не сержусь на тебя! — она протягивала ему руку. — Если хочешь, все будет по-прежнему.
Но Слава не понял ее и не принял руку помощи. Он весь продрог, ему было скучно, тоскливо и неловко. Хотелось спать. Безукоризненность и безупречность Анины удручала его. А мысль о возвращении и восстановлении утерянного условно-прекрасного мира и потеря свежеприобретенного, страшно-реального неожиданно испугала его.
— Нет, — сказал он, — ты, Анина, ничего не понимаешь. — И он с трудом подавил лихорадочный зевок… — Иди спать… — Голос его был таким тусклым, равнодушным и усталым, что даже Егорову, что лежал в своей комнате и невольно подслушал все это объяснение, даже ему стало не по себе.
— Дела… — озадаченно пробормотал он. — Лесные пожары…
Многие не спали в эту тревожную ночь. Многие, кроме виновницы всего переполоха Насти Грачевой. Она спала крепко и сладко и даже не видела снов. Совесть ее была чиста. Ей никогда не приходилось быть героиней романа, и, если бы кто-нибудь объяснил ей ситуацию, она бы просто не поверила… Она проспала даже грозу, что разразилась наконец над спящим лагерем.
Гремел гром. Вспышки молний освещали белую лошадь, которая понуро и терпеливо принимала на себя потоки воды. Егоров разглядывал шифровку, которую утром подкинула ему Светлана. Он с состраданием глядел на лошадь. Но вдруг полуголая маленькая фигурка метнулась к ней из темноты и запрыгала вокруг, стараясь натянуть на лошадь какое-то большое и блестящее покрывало.
«Клеенка, — догадался Матвей Петрович. — Клеенки подстилают только в младшем отряде. Неужели кто-то из малышей?»
Сильный порыв ветра распахнул окно, затем — дверь.
В комнату ворвалась совершенно мокрая Светланка.
— Вы почему не пришли на платформу? — выпалила она, — Получили мою шифровку?
— Но ведь дождь, гроза, — смущенно оправдывался он.
— А для меня нет дождя, что ли? Просто испугались, так и скажите, а то дождь! Эх, вы…
— Пойди переоденься, ты простудишься, — сказал он.
— Не ваше дело, — огрызнулась она. — Говорите, почему не пришли?
— Я вот что думаю, — сказал он, — чем больше мы упрощаем отношения, тем сложнее становится проблема…
— Чего?! Чего вы тут городите! — она сверлила его яростным взглядом. — Испугались, так и говорите…
— А чего тут бояться? Просто стыдно стало…
— Ну-ну, говорите!
— Зуев видел, и вообще…
— Ну и что? Что мы, маленькие, что ли?
— Да нет, только все равно стыдно… Эти дети — Слава, Анина — у них все так серьезно, по-настоящему… А мы что? Дурака валяем, развлекаемся. Они горят, а мы развлекаемся перед этим костром… Вот что…
— Была бы любовь — не рассуждали бы. Если есть любовь, оправдание всегда найдется!
— Да, — согласился он, — была любовь, да вся вышла. Стыдно играть, когда дети так серьезны…
— Дети! Дети! Дались вам эти дети! У детей одно, у нас другое!
— Хорошие они, вот что, хорошие и серьезные… А мы усталые эгоисты. Нам не положена любовь.
— Да нет, вы просто невыносимы! Болтаете, болтаете! Да что вы в самом деле! Положено, не положено… Пока я хочу, я права. А разум служит человеку только чтобы оправдать желание. Разве не так? Хорошо, сейчас проверим.
И она обняла его за шею и зашептала что-то жарко в ухо.
Но вдруг посыпались стекла и большой булыжник просвистел рядом с ними.
— Это Зуев, — сказала она.
— Уходи, уходи отсюда! Убирайся немедленно! — и Егоров схватил Светланку в охапку и выставил за дверь.
9
Утро выдалось неожиданно ясным, чистым и веселым. Дети, груженные рюкзаками, толпились вокруг Егорова и Натана, с нетерпением поглядывая на столовую, где Таисия Семеновна задержала Славу.
Тут же вертелась Светланка.
— Счастливые, я тоже хотела пойти, да вот не пускают.
— Любила одна тетя поговорить по душам, — бросил кто-то из участников похода, с раздражением косясь на столовую.
«Продолговатые» с безразличным видом гоняли в футбол.
Слава сидел напротив Таисии Семеновны и прилежно кивал. Перед глазами у него была матовая поверхность. Порой на ней проявлялось лицо Таисии Семеновны, то маленькое, то большое, то деформированное, то раздвоенное — этот фокус со зрением не раз выручал его в часы томительно-назидательных бесед. Порой прорывался ее голос, он досаждал, но не задевал его. В чем-то она даже была права…