Мать на всю жизнь осталась калекой. Положим, покалечена была, скорее, ее психика, потому что хромала она совсем незаметно и в обычной жизни это ей ни капли не мешало. Но этот удар судьбы (мать метила в чемпионки) подорвал ее душевное здоровье. Самовластная, гордая и необузданная натура ее не хотела мириться с поражением, и она продолжала сражаться с судьбой, как на поединке или на поле боя.
Судьба сдалась и уступила. Отец разыскал ее в больнице, женился на ней и увез на свою благословенную родину, к теплому морю, к солнцу, фруктам, к жизни и здоровью. Казалось бы, пора смягчиться и перестать сводить счеты с коварной судьбой, но не тут-то было. Мать не поверила в любовь отца и не приняла ее. Она была убеждена, что он просто пожалел ее, калеку, а жалость была оскорбительна для ее героической натуры. Она привыкла сражаться и побеждать. И даже солнце и море, любящий муж и рождение позднего мальчика уже не могли примирить ее с этим миром — она была обречена сражаться с ним до гробовой доски, сражаться и гибнуть в неравной борьбе.
Жить с ней под одной крышей было практически невозможно. Ее тирании не было предела, она придиралась к каждому шагу, жесту, к каждому слову, она учила всех, повсюду и щедро раздавала подзатыльники. Угодить ей было немыслимо, и отец быстренько сбежал от нее в горы, где и проводил большую часть своей жизни.
Все, что касается матери, ее натуры, сложной героической судьбы, поведала и объяснила Зуеву совсем недавно одна старинная подруга матери, тоже бывшая фронтовичка, очень умная женщина. Но вот насчет отца ему никто ничего не разъяснил, и отец так и остался для Зуева загадкой.
Это был тихий, застенчивый человек. В горах он работал проводником — водил туристов, геологов, охотников. Сам он до войны был отличным охотником, но война, по его словам, отбила у него охоту стрелять в живое. Его охотничье ружье всегда висело на стенке, на красивом ковре, и мать запрещала прикасаться к нему.
Отец исчезал и появлялся в доме всегда неожиданно, ни с кем не здороваясь и не прощаясь. Войдешь в комнату, а он сидит на своем стуле, сложив на коленях свои большие, темные руки, как в гостях или в приемной у начальства. Сидит и ждет, рассеянный и сосредоточенный одновременно. Мать обращается к нему с вопросом или скорей с восклицанием: «Скажите на милость, пожаловать изволили!» Отец вздрагивает, точно проснувшись, и вопросительно глядит на мать. Но мать молчит. Борясь с раздражением, она сверлит отца вредным, настырным взглядом. Отец не отводит глаз, и некоторое время они в упор разглядывают друг друга. Первой не выдерживает мать. Схватив какой-нибудь предмет, точно желая запустить им в отца, она выскакивает вместе с предметом прочь, от греха подальше. Отец сокрушенно вздыхает ей вдогонку, хмурится, шевелит бровями, точно пытаясь что-то понять, опять вздыхает и, поймав пытливый взгляд сына, с пафосом изрекает одну из своих обычных, никому непонятных сентенций, вроде: «Все русские — грибники!» или «Мой русский сын должен быть смелым!».
«Женщина-полководец — Жанна д’Арк», — изрек он однажды вслед матери.
Что он имел в виду?
Говорил он всегда без тени улыбки. Он вообще никогда не смеялся, но выдавал порой такие абсурдные и неожиданные вещи, что все, в том числе и мать, всегда подозревали его в скрытой иронии. Никто не знал меру ее относительности или серьезности. Отец ни разу не выдал себя, ни разу не обозначил точно своего отношения к предмету. Может быть, он был великим юмористом, а может быть, просто до абсурда наивным человеком.
Был в нем один общепризнанный недостаток, даже порок — он слыл азартным игроком и проигрывал подчас крупные суммы. Но где, с кем и в какую игру он играл, тоже было покрыто мраком неизвестности. Однажды, сломав в горах ногу и вынужденный поэтому целых три месяца просидеть дома, он ухитрился проиграть целое состояние. Несмотря на отчаянные протесты матери, он забрал с книжки все свои сбережения и выплатил долг. По этой причине, как утверждала мать, их большой двухэтажный дом так и остался навсегда недостроенным. Большая веранда на втором этаже так и стояла обтянутая старым рваным толем, красивая каменная лестница не имела перил, крыша протекала, а на чердаке жила целая колония летучих мышей. «Дом с привидением» — называли его местные жители. Но дачники и курортники любили здесь жить. Мать не обращала на них никакого внимания, будто бы их не было совсем. Однако белье всегда было отменной чистоты.