Губ касается металлическое горло фляжки. Рефлекторно делаю первый глоток, горло обжигает неразведённый медицинский спирт. Дыхание перехватывает, кажется, что глотку обдало ледяным пламенем.
Но сознание проясняется, я вновь ясно вижу и оцениваю происходящее, пока Саша бинтует руку.
От немецких пулемётчиков меня спас наш расчёт. Когда люди разбирали матчасть оружия (а изучали они каждый имеющийся в нашем распоряжении образец), с МГ лучше всех себя показал Владимир Филин, один из отбитых заложников. Он впитывал знания, как губка, и на редких стрельбищах уверенно поражал цель, так что я счёл справедливым поставить его первым номером.
Но сейчас ему просто не хватило опыта. Стрелять он начал не сразу, проинструктированный о необходимости правильного выбора цели. Владимир спас меня, ведь именно его очереди заткнули первый пулемёт. Но настоящий бой – это не стрельбище, противник открывает огонь в ответ. И сегодня он оказался опытнее и точнее.
Филин не сумел даже подавить первый расчёт, заставил только переместиться. Сыграли нервы и тот факт, что в уже достаточно глубоком и мягком снегу не удалось устойчиво опереть МГ на сошки.
Немцы сосредоточили на проявившем себя пулемётчике плотный ружейный огонь, стремясь подавить Филина, также заговорили оба МГ.
Владимир сражался как мог, но не сумел справиться со страхом смерти. Пулемёт в его руках вёл длинные, рассеивающиеся очереди, не способные ударить точно. Он сумел ранить одного из номеров расчёта, но это был единственный успех. От точного попадания пули в голову погиб товарищ Филина и его второй номер, Василий Зайцев. Лишившись помощника, Владимир был вынужден прекратить стрельбу для замены ленты. Именно тогда прицельная трасса МГ ударила его в лицо.
Отделение неумолимо гибнет. Несколько недель подготовки и пара успешных диверсий не изменили того факта, что мои партизаны не имеют боевого опыта и должной стрелковой практики. Одного за одним людей выбивают меткие винтовочные выстрелы или прицельные очереди. Отделенный, Миша Шадов, фактически не способен вести бой как командир, зато его частые автоматные очереди не дают фрицам продвинуться по фронту. Только долго он не продержится.
– Миха!!! Гранаты! Давай гранатами!!!
– Infanterie, Granaten!
Немцы опережают нас, умело и ловко метая свои «колотушки», удобные для броска длинной деревянной ручкой. Они практически долетают до цели, но 50 разделяющих нас метров – слишком большая дистанция. Снег гасит фугасное действие и разлёт осколков не очень-то и сильной «колотушки».
В ответ с трёхсекундной задержкой (хоть чему-то научил) летят пять трофейных М-39, «яйца». Тоже не долетают, но, взрываясь в воздухе, достают вылезших вперёд фрицев градом осколков; кого-то наверняка ранило. И прицел мы им сбили, выиграв десяток секунд.
– Саш, к пулемёту! МИША!! Продолжай гасить их гранатами!!!
Пока мы ползём по-пластунски, забирая хорошую дугу, ещё два «яйца» летят к фрицам. Третьего гранатомётчика достаёт прицельная очередь из МГ, срезавшая парня во время броска. Взрыв подкидывает уже мёртвое тело…
Метрах в пятидесяти правее раздаётся учащённая стрельба. Ай, Виталя, молодец!
Я понимал, что возможен встречный бой, а потому разбил отряд по отделениям, двигающимся параллельно и на некоторой дистанции друг от друга. Это дало возможность хоть как-то оперировать имеющимися силами.
Нам же противостоят не менее пяти десятков немцев; связав боем первую группу, они смогли обойти нас с правого фланга. Но именно там их дожидался Виталий, разглядевший манёвр врага. Его отделение сумело подпустить фрицев максимально близко и открыть кинжальный огонь в упор.
Я наконец-то дополз до погибшего расчёта. Каждое движение отдаёт в раненой руке разрядами тока, пронзающими тело целиком. Но всё-таки я здесь.
– Саша, сшей ленту патронов на 300 и уползай, я прикрою.
– Командир, ты что?!
– Саш. Или я, или все. С пулемётом только у меня получится их задержать. Давай, пока они вперёд не рванули. Это приказ!.. МИША!! Уходите!
Шадов отвечает парой очередей в сторону немцев, ему вторит одинокий винтовочный выстрел.
Пока товарищ возится с лентой, устраиваю позицию. У расчёта не было ни защиты, ни упора для пулемёта. Но у меня теперь есть бруствер из их мёртвых тел, а сошки «машингевера» я воткнул в раны на груди Филина. Может быть, кощунство. Но вряд ли Владимир теперь обидится.
– Готово.
– Уходи.
Несмотря на боль, я чувствую руку, а значит, могу вести огонь. Приклад пулемёта наконец-то упирается в плечо, разнося по телу чувство какого-то надёжного спокойствия. Выдох…