Обглоданные первым настоящим морозом полукружия чаги с берёзовых стволов… неровные разломы сухарей лип, упавшие навзничь дубы, обнаружившие букеты корней… и первый, едва заметный глазу снегопад, который невесом и невидим, но уже жив…
Воздух местами истекает соком озона, а примятые тёплыми телами оленей гнёзда травы пахнут влажной пылью…
Подул ветер. Казалось, что берёза тряхнула поредевшими кудрями, но нет. То был первый снег.
Не торопись…
Водоросли в пруду – не просто неряшливые комки тины. Время от времени они выставляют согнутую лодочкой детскую ладошку листа. Покрутят ею в разные стороны, проверят,– тепло ли, холодно ли над водой. И, разобравшись со сложностями перемещения воздушных масс, противоборстве фронтов атмосферного давления и разницей температур, быстро прячут её в относительно тёплый карман пруда:
–Ну, уж – нет! Я пока подожду,– бормочет растение,тихо и спокойно укладываясь на самое дно. Взбивает мягкую перину тины и , засыпая, бормочет соседке-лягушке,-"Ты, того, не торопись наверх. Рано."
– Успеется,– соглашается та и поворачивается на другой бок…
Мишка
На самой макушке каждого лета, начинает явственно проступать запах Нового Года. То ли сосны, обжаренные солнцем, элегантно и томно благоухают. То ли мы сами, уставшие уже от зноя, тянем прохладное одеяло зимы на себя. Как и всё вокруг. Со свойственным человечеству неутомимым эгоизмом.
Это немного странно, но с таким удовольствием вспоминаешь, как кто-то ленивый там, наверху стряхивает снежинки со своего стола. И какие они аккуратные, строгие. Какие непрочные, ранимые сахарные и трепетные… холодные!
Миша Вахрушев рассматривает снежинки через увеличительное стекло. Он хороший парень. Спинальник. В свои 22 года так мало видел, и так много почувствовал.
Для того, чтобы задержать мгновения радости, которые находит вокруг себя, Миша сочиняет стихи и рисует. Стихи диктует маме, та вписывает их размеренным почерком в тетрадь, посечённую на квадратики. А вот рисовать мама не умеет. И Мише приходится делать это самому.
Он не может обхватить своими полупрозрачными пальцами кисточку, не в состоянии даже просто поднять руку, чтобы согнать комара, но когда мама вкладывает ему в ладонь кисть или карандаш, то видно, как руку парня перехватывает кто-то крепкий и надежный, ибо линии, возникающие из-под его пера всегда ровные и четкие, словно сделанные по трафарету…
Летом мама вывозит коляску с Мишей во двор школы, что неподалёку. Под высокую берёзу. Во время перемен, ребятишки подбегают поболтать. Они нисколько не смущаются мишкиной немощи. Без панибратства задирают его, и, со свойственным мальчишкам смущением, проявляют заботу, отгоняя от лица Миши насекомых. Оберегая от пощёчин солнца, перекатывают неловкое транспортное средство поближе к стволу, подальше от зноя.
Звонок на урок и Миша остаётся один. Он вдыхает в себя чужие движения. Так жадно, как может. Насколько достаёт сил. Чтобы хватило на всю долгую пору ненастья и снега, о котором мы грустим с середины лета.
Луна
В юности мы не ведали о тёмных сторонах луны. Смотрели на месяц, и видели его сказочный профиль. Рельефные скулы и лукавую улыбку. Из ближайшего к нему облака сама собой воссоздавалась игривая кисточка… А что теперь?!
А теперь мы не замечаем остриженного ноготка луны на ювелирной витрине звёздочёта.
Мы отчётливо различаем чёрную, неосвещённую его часть на безнадёжно тёмном небосводе, а , вместо добродушно-весёлого коварства, изощрённая издёвка чудится нам,бедолагам, во всём его девственно-чистом облике…
И так зябко и пусто нам от того…
Бывает и так…
Уголь, он разный. Один сгорает в печи, оставляя после себя приятный запах, доброе тепло и невесомую скромную горку пепла. Другой плохо горит, дурно пахнет и понуждает чистить после себя и печь, и поддувало, и пол перед ним…
А на вид-то вроде,– уголь! И первый, и второй.
Так и люди. На первый взгляд похожи…
Обычно, стараешься не обращать на себя их внимание, но, когда приходится,не утомляешь лукавством. М-да…
Ибо ,– если верно и прямо беседуешь с такими, они думают, что неспроста это. Чувствуешь себя "в праве",– значит за спиной некто… с волосатыми руками. И невдомёк им, что ты безнадёжно наивен, а в твоей груди, выполняя нелёгкий труд, бьётся честное сердце…
Идеи добра и зла витают в воздухе, кто настроен принять – принимает и фиксирует. Выдаёт за свои. Когда одна понятна многим – это уже не идея, это нечто большее, что связывает нацию, народ, группу людей, обживающих одну территорию планеты. Обживающих, и уничтожающих её… Сжигающих в печах своего равнодушия.