По зарям пел Кутька — утром дольше, вечером меньше. Попел дня три и вдруг исчез.
— Сам же ты не запираешь клетку, — смущенно говорила мама, — сам вынес его на террасу. А потом ушел в гимназию. Недосмотрели, вылетел как-то. У нас другие дела есть, не только скворцов караулить. Сам ты виноват, зачем учил его носом отворять дверцу.
Я горестно вышел в сад. В то время я уже изучал разные премудрости, вроде латинского языка, считал себя почти взрослым, но, признаюсь, при воспоминании о скворце мне очень хотелось плакать.
Легко говорить: «поймаешь другого». Где я такого возьму? Почти говорить умел. Как меня знал, как головенкой тряс!
— Кутя! Кутенька! — повторял я, бродя по безлистным аллеям. — Скворушка, милый, где ты?
Вдруг что-то встрепенулось в вершине дерева, и оттуда мне на голову слетела птица. Кто же это, кроме скворушки, мог быть! Я в восторге пришел домой со скворцом на голове.
По комнате зимой я часто так ходил. Кое к кому из тех, кто приносил ему поесть, Кутька изредка садился на плечи. Но все-таки такое возвращение с воли меня поразило. Ай да Кутька! Нет, он привык тут жить, не улетит. Нечего его и запирать в клетку. Пусть живет как хочет.
Случалось, что скворец даже не ночевал дома. Меня это не беспокоило. Куда, зачем он летал, я, конечно, не знал, но на заре я выходил в сад и, посвистывая, звал:
— Кутя, Кутя, скорей сюда! Фью!
С ближайшей яблони летел скворец и прямо к моим рукам. Подавай червяков!
Настали теплые ночи. Полетели, гудя, жуки, запорхали бабочки. К плодам и ягодам поползли гусеницы. Везде для скворца богатая добыча. А у нас по утрам все тот же разговор:
— Кутя, на червячка! Хочешь?
В ответ трепет быстрых крыльев, и маленькое пернатое существо на плече не то бормочет, не то шепчет:
— С… с… с… чш… шка-шка!
В одно несчастное утро никто не отозвался на мой призыв. Напрасно я свистел, кричал на все лады, обегал все аллеи и гряды. Нет Кутьки. Весь день нет, всю ночь. Съела его кошка? Погиб как-нибудь иначе? Не может быть, чтобы улетел. Вот тоска!
Великолепно в саду сияло утро. Роса сверкала на цветах. Точно вымытые, блестели листья. Мне все казалось мрачным: нет милого скворушки, нет, нет!
«Должно быть, и не будет, — решил я на пятое утро его отсутствия, — пропал Кутька».
В полдень шли мы, мама и я, по городскому бульвару, обсаженному липами. На базар шли покупать мне птицу. Вдруг послышался скрип нашей столовой двери.
— Стой, мама! — закричал я, схватив ее за руку. — Кутька здесь! Фью!
— Еще что? Откуда он тут возьмется? Пусти руку, не свисти! Стыдно! Ты уже большой мальчик, иди прилично!
— Да ты слышишь, дверь скрипит? Кутя, Кутя, червяков, Кутя! Фью-ю, сюда скорей, фью! Эй, Кутька!
Из темной листвы вылетела черная птица и уселась мне на плечо.
Ах, бродяга Кутька! Где ты шатался четверо суток, от кого научился так скверно стрекотать и каркать? Около сорок, что ли, летал, ворон слушал? Негодяй!
Ну да ладно. Пойдем домой, любимая моя птичка!
Угостить скворца тут было нечем, но он цепко сидел на моем плече всю дорогу без всякого вознаграждения.
Долгая жизнь
Годы шли, несли большие перемены.
Я вырос в длинного верзилу. Гимназия давила меня своей ученостью. Как страшные призраки, мелькнули спряжения греческих глаголов, ненавистные логарифмы. От них я бегал на охоту, лазил по болотам за утками, преследовал на отмелях куликов, отыскивал в лесных вырубках тетеревей. Приносил домой связки пернатых с широкими лапами, с длинными носами, с косицами на хвостах. Но мне никогда в голову не приходило выстрелить по скворцам, носившимся тучами над вишневыми садами. Плавает, бегает, летает добыча охотника. Греми, моя двустволка! Дичь идет на кухню. Это совсем другое дело.
В клетке же у нас живет особенное существо, пернатый наш дружок, член семьи. Кутька сидит у себя на жердочке и чистит перья. Мы завтракаем, едим кашу. Это скворцу нисколько не интересно. Он как будто не обращает внимания.
— Катя, — распоряжается мама, — принеси творог!
При этом слове скворец вылетает из клетки, опускается на стол и, прихрамывая, разгуливает между стаканами.
— Ты что ж, Кутька, — говорю я, — пятый год у нас живешь, ни одному слову не выучился. Скажи: скворушка.
Черный блестящий глаз птицы смотрит на меня. Скворец отчетливо понимает, что я обращаюсь к нему, и стоит у моей тарелки.
— Скажи: скворушка, — настаиваю я, — не то не дам творогу.
И я закрываю рукой любимое лакомство скворца.
Кутька нетерпеливо топчется, крылья его вздрагивают, перья топорщатся, и он шипит: