Щеки Июлии вспыхнули, и теперь уже Егор широко улыбнулся.
– Буду каждую минуточку на сенокосе о тебе вспоминать, моя лесная красавица! – прошептал он и снова поцеловал девушку.
– До встречи, Егор, – тихо откликнулась она, – и я всё время буду думать о тебе.
Разжав руки, они медленно пошли в разные стороны: Июлия – домой, в лесную чащу, а Егор – назад, в деревню. Но сердцами они не могли расстаться. Мысленно они по-прежнему были вместе. Так всегда бывает, когда сердца молодых роднятся общей любовью.
Июлию пугали новые чувства, наполняющие её душу то томной радостью, то бурным восторгом, то бесконечной тоской. Но в глубине души она была невероятно счастлива от того, что к ней пришла первая любовь – сильная, как столетняя ель, что растёт за их избушкой, глубокая, как речка, что течёт за лесом, горячая, что летнее солнце, встающее над горизонтом. Она о такой любви не смела даже мечтать…
Однажды, возвращаясь к избушке с тихой заводи, окружённой ракитником, Июлия услышала крик. Он доносился издалека, и девушка не могла разобрать слов. Хриплый, визгливый голос принадлежал женщине, и Июлия, опустив корзину с чистым бельём на землю, со всех ног бросилась в ту сторону, откуда слышались непонятные вопли.
Она быстро нашла ту, кто нарушил тишину и покой лесной чащи. Женщина сидела на земле и прижимала руки к лицу, её тёмные спутанные волосы лежали на спине неопрятной копной.
– Выходи, Баба Яга! Выходи, проклятая ведьма! – снова закричала женщина, переходя на визг.
Это была та самая отвратительная пьяница из деревни. Июлия сразу же узнала её и похолодела от ужаса, прячась за деревьями. Зачем она пришла в лес? Какую такую Бабу Ягу она здесь ищет? На душе у Июлии заскребли кошки. Прячась за густыми лапами вековых елей, она осторожно раздвигала их руками и всматривалась в красное, разъярённое лицо незваной гостьи. В её охрипшем от крика голосе звучала ненависть, но было в нём ещё кое-что. Боль? Обида? Июлия не могла понять.
Женщина вдруг вскинула руки и истошно завыла, уронив голову на землю.
– Горе мне, горе… – уткнувшись лицом в мох, проговорила она.
Июлия сжала зубы и, пересилив себя, раздвинула еловые ветви и вышла навстречу к женщине. Та подняла голову, взглянула на Июлию. Сначала в её глазах застыло непонимание, а потом блеснули слёзы. Она выглядела так же плохо, как в прошлый раз: опухшее от беспробудного пьянства лицо, грязная одежда, неприбранные волосы. Но сейчас в её взгляде были видны отблески жизни, в нём кипели чувства и эмоции, а не безумство.
Июлия опустилась на колени рядом с женщиной и холодно спросила:
– Что тебе нужно от моей бабушки Захарии? Ты ведь её кличешь Бабой Ягой?
Женщина прижала к губам дрожащую руку.
– Как ты её назвала? Бабушкой? – голос её стал тихим-тихим, почти беззвучным. – Какая же она тебе бабушка?
Женщина вцепилась руками в тонкие запястья Июлии, приблизила к ней своё опухшее лицо и проговорила, тяжело дыша:
– Никакая она тебе не бабушка. Тварь она безжалостная, лгунья бессердечная, вот кто.
– Не говори так про бабушку Захарию! Я не позволю её обижать! – воскликнула Июлия и нахмурила брови.
Женщина прищурила глаза. Её сухие, обветренные губы задрожали. Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривая и от этого страшная.
– Послушай-ка, что я тебе расскажу. Двадцать лет назад я своими руками принесла в эту лесную чащу свою дочь, которой было лишь несколько месяцев от роду. Я хотела избавиться от неё, ведь она родилась с нечистой отметиной и приносила одни несчастья. Оставив ребёнка в лесу – так, как меня научили, – я ушла…
Женщина всхлипнула, по телу её прошла крупная дрожь. Июлия внимательно и строго смотрела ей в лицо и молчала.
– Да, я оставила своё дитя в лесу! – закричала женщина, прижав руки к груди. – Но потом я одумалась. Поняла, что это не по-человечьи! Вот только когда я вернулась, моей девочки в чаще уже не было. Баба Яга забрала её.
От Натальи пахло перегаром, она дышала им прямо в лицо Июлии. Женщина поднесла руку и коснулась пальцами тёмного родимого пятна на щеке девушки. Июлия вздрогнула от прикосновения сухой, шершавой руки, и всё внутри неё налилось тяжестью.
– Твоя бабка нашла мою дочь и забрала её себе. Двадцать лет я думала, что старуха погубила моё дитя. Но ты оказалась жива… Да, да… Ты! Это была ты. Вон и отметина до сих пор осталась.
Июлия, услышав это, изменилась в лице. Брови её поползли вверх, а рот приоткрылся от удивления. Она прижала ладонь к тёмному пятну на щеке, словно хотела прикрыть его.
– Я не понимаю тебя, – растерянно пролепетала она.