Устя вертелась на чурбаке, как сорока.
— Выдь погляди, — сказал ей Кондратий. — Не идут ли из ултыра?
Устя бросилась бежать.
— Богу поклонись! — закричала на нее Татьяна. — Хлеб, поди, ела, скоморошница!
— Не оскудеет пища постная, скоромная, молосная, — забормотала Устя, кланяясь на все стороны. — Яко хлеб ломливый на вечере Исусовой… Аминь!
Она убежала.
— Лошадей погоним? — спросил Прохор отца.
— Запрем.
Прохор отодвинул кружку, стряхнул с бороды крошки.
— Пойду загоню.
— Подожди, — остановил его Кондратий. — Меч и рогатину возьмешь с собой на лядину.
Гридя захохотал:
— Тятька на побоище собрался!
— Чего гогочешь! — рассердился на сына Кондратий. — В лесу живем, на чужой земле.
— А летось Ивашка княжеских данников подстрелил. Мы куницу скрадывали. Собаки оттоль, с низины, ходом идут, а мы, значитца, прямиком, уметами порем. Ивашка и отстал, будто бахилы переобуть…
Параська слушает, рот разинула. Татьяна ее не гонит, самой любо послушать про молодшенького.
«Хоть старшего сына бог ума не лишил», — думает Кондратий, глядя на них.
— Идут! Идут! — заголосила Устя.
Кондратий встал и, перекрестясь, пошел в свой угол. Снял со стены колпак и опояску.
Устя забежала в избу и начала тормошить брата:
— Чего сидишь, неторопь! Невеста твоя идет, Вета!
Не выпуская кружки из рук, Гридя отбивался локтями:
— Отвяжись. Ну тя…
Кондратий пристегнул к опояске широкий охотничий нож и пошел встречать другодеревенцев. Они еще не поднялись из лога, а он уже стоял за воротами, ждал их. Подошла Татьяна с туеском, шепча на ходу молитву. Она просила у Христа прощения за кумовство с ултырянами.
Другодеревенцы тянулись гуськом: впереди всех маленький Туанко, потом старый Сюзь с сыном, с топорами оба, за ними три бабы, у баб за плечами пестери.
Старый Сюзь вышел из лога. Кондратий низко поклонился ему, взял у Татьяны туесок с медовым квасом, подал:
— Юже, выпей, большой хозяин. Выпей!
Старый Сюзь напился и отдал туесок Татьяне.
— Юже, матушка, испей, — поклонилась Татьяна большой хозяйке ултыра, протягивая туесок с квасом. — Устала, небось.
Старая Окинь отпила, улыбнулась ей и прошептала беззубым ртом:
— Оч ме.
Татьяна приняла от нее туесок, стала поить остальных, косясь на девок. Устя обнимала Вету, внучку старого Сюзя. Вета балабонила, Устя хохотала, слушая ее. «Господи, господи, — вздыхала Татьяна, — совсем опоганилась с нехристями!»
Прохор вывел заседланного мерина. Гридя вынес кожаный мешок с едой и подсечные топоры. Прохор забросил мешок на седло и стал привязывать. Кондратий спросил старого Сюзя — все ли подошли из ултыра или остался кто?
— Пера сам идет.
Старый Сюзь говорил долго. Кондратий понял одно: младший брат старого Сюзя пошел на Шабирь-озеро снасть-кулом трясти.
— Ждать будем?
Старый Сюзь покачал головой.
— Прибежит Пера. Не бойся, Рус.
От Шабирь-озера до лядины, Кондратий знал, меньше версты, а Пера лучший охотник в ултыре, найдет их, не заблудится.
— Ну, с богом, — сказал Кондратий. — Пошли!
Старики стали спускаться к речке. За ними Гридя и Туанко, потом девки, старая Окинь, позади всех Прохор. Он вел на поводу мерина. Перешли вброд речку, вышли на луговину и долго брели по густой непутаной траве. Кондратий радовался, глядя на сочные желтоголовые травы, вспоминал княжеские луга на Сухоне, шалаши смердов…
— Питья и брашна Юрий-князь на сенокосе не жалел, а страдники пели невесело. Не могли забыть истоптанный хлеб на своих полях.
Старый Сюзь слушал, кивал.
— Великий воин был Юрий-князь. Воевал с братом, воевал с племянниками. Горели посады, сиротели поля.
Старый Сюзь начал говорить. Он хвалил оштяцкого князя Юргана, называл его добрым соседом, другодеревенцем. «Какой он князь, — думал Кондратий, — сам камьи мастерит, за сохатым неделями бродит в самую лютую стужу. Таких князей и на Руси немало. По монастырям кормятся. Христа ради…»
Но с соседом не спорил — князь так князь, лишь бы не тать, не воитель.
Зашли в лес. Стариков обогнали парни. Они рубили тяжелыми ножами молодняк и лапник, расчищали тропу. Чакали глухо ножи, под ногами поскрипывали сухие иголки, текучие, скользкие. Тропа ныряла под широкие елки, как в темную нору, упираясь в непролазный чащобник. Старикам приходилось доставать ножи, помогать парням с лесом воевать. А давно ли Кондратий проходил здесь с Прохором, топоров не жалея, рубили они лапы у елок, секли на корню подрост.