Мне почудилось, что мы с Тишей остались одни во всем мире — последние люди на земле. Порой, как любой творческий человек, я предавалась разного рода фантазиям, мы с Тишей любили читать сказки, и больше того — часто придумывали свои. Много раз наши игры и задумки находили потом воплощение в моей работе — раньше я рисовала иллюстрации для детских книг.
Наконец, я стала различать другие звуки, незнакомые и непривычные: тонкий скрежет ветки по оконному стеклу, шорох травы, слабый свист ночного ветерка в ветвях деревьев, какой-то далекий шёпот — сначала он был едва различим, но с каждой минутой становился все четче и громче, словно кто-то встал возле моей кровати и, наклонившись к самому уху, тихо шептал. И когда мне стало казаться, что я начала различать отдельные слова на незнакомом языке, я заснула.
И очнулась. Резко приподнялась, закружилась голова, страшно сдавило виски, словно тисками, я больше не чувствовала тепла, нет, наоборот, я сильно мерзла, тело ломило, меня трясло, я ощущала под собой холод шелковых простыней. Странно, почему шелковых? Мысль вспыхнула и погасла. Веки налились такой тяжестью, что пришлось приложить усилие, чтобы открыть глаза, тут же по ним резанул яркий свет из открытого окна. Я прикрыла глаза рукой, поморгала несколько раз, сощурилась, и, наконец, смогла оглядеться и выдохнула с облегчением.
Я лежала на двуспальной кровати в большой светлой комнате с высокими потолками и огромными, чуть ли не во всю стену, окнами на противоположной стене. На окнах — воздушная заграничная тюль, дорогие гардины, а перед ними элегантный туалетный столик с овальным зеркалом и мягкий пуфик, на котором лежит, небрежно сложенный, шелковый женский халат. В углу стоял двустворчатый шкаф с моими любимыми коваными ручками, рядом — одноместный письменный стол с жутко удобным вращающимся креслом, естественно, прикроватная тумбочка с каждой стороны кровати.
На стороне мужа постель не заправлена, конечно, сегодня он остался дома. Я улыбнулась, но голова снова дала о себе знать — раздражающе застучало в висках, я растерла их подушечками пальцев, сделала несколько глубоких вдохов — полегчало. И как раз вовремя, за дверью спальни подозрительно зашуршало, послышался приглушенный смех.
Улыбка на моем лице стала шире. Мои мужчины приготовили подарок, все правильно, сегодня был день моего рождения. В дверь постучали. Я быстро подложила под спину еще одну подушку, чинно сложила руки на груди и дала разрешение войти. Сначала показался поднос, за ним следовал Костя, а Тиша шагал чуть позади, в арьергарде, держа в руках сложенный лист бумаги, на лицах — нетерпение, а в глазах — немой вопрос, мол, готова принимать поздравления? Я умилилась и мысленно приготовилась к предстоящей церемонии. Именинный завтрак в постель и художественные поздравления уже стали нашей семейной традицией.
Костя наклонился, быстро поцеловал меня и аккуратно поставил поднос на тумбочку. Я знала, что подарок от него получу позже, как всегда красиво упакованный. Тиша залез с ногами на кровать и протянул мне свой рисунок.
Развернув его, я увидела изображение счастливой семьи: там были мама, папа и ребенок — они все держались за руки и водили хоровод. Вот только у меня по спине побежали мурашки, когда я разглядела, вокруг чего они водили хоровод — могила, это была чья-та могила с простым прямым крестом наверху.
Мне понадобилось еще несколько секунд, чтобы прочитать надпись на надгробном камне.
Тихон Круглов.
Внутри все заледенело, в комнате наступила оглушительная тишина, кровь застучала в висках. Очень медленно я подняла глаза на сидящего передо мной сына и меня сковал ужас. Я встретилась с обжигающе злобным взглядом черных бездонных глаз на мертвенно-бледном лице, тонкие бескровные губы бесшумно двигались, в голове что-то звучало на одной пронзительной ноте, я напряглась, пытаясь различить слова, и боль обручем сдавила голову.
Отдай зарок!
Два слова пронзили насквозь, стало нечем дышать, я схватилась за горло, я пыталась сделать хоть один мучительный вдох. Тварь растянула губы в мерзкой ухмылке, показались острые зубы и черный раздвоенный язык. Пространство перед глазами начало расплываться, мертвое лицо — растворяться во тьме, пока свет не померк.
Вскрикнув от боли в боку, я резко открыла глаза.