Это они друг друга за волосы хватают… Все, конечно, утонули. Кумоха взял их коней и домой поехал. С той поры его л царь больше не трогал. Вот как бывает.
Рыжебородый весело оглядел избу и сказал:
— Ну, это все присказка. А теперь о моем горе… Была у меня дочка Улли…
И он печальным голосом поведал историю про ведьму Сюоятар и ее синеносого сына…
Но он не успел добраться и до середины своей сказки, как распахнулась дверь и в избу ворвался зимний воздух, стегнул холодом по лицам собравшихся.
А из клубов пара выплыл маленький человечек с огромной пушистой бородой — отец Василий, сельский поп.
Отец Василий был таким щуплым, что, казалось, будто его прикрепили к пышноволосой бороде великана.
Длинный, до пят, овчинный полушубок попа был распахнут. Так как нагрудный крест, если бы он лежал на груди, был бы закрыт бородой, то цепь пришлось удлинить, и крест болтался на животе.
Поп схватил крест, поднял его так высоко, как позволила цепь. Кумохе показалось, что отец Василий хочет проткнуть крестом низкий потолок избы.
— Изыди, сатанинское отродье! — неожиданным басом произнес поп, с ненавистью смотря на рыжебородого и Кумоху.— Чудеса все в руках божьих! Только он их творить может! А все остальное- от сатаны, дьявола!
— А как же лесной хозяин Хийси, ведьма Сюоятар?— наивно спросил Кумоха.— Они тоже чудеса творят?
— То в сказках! — загремел поп.—Бог—в жизни! И не быть в нашем селе колдовскому чуду!
— А кто не верит отцу Василию, пусть мне скажет,— раздался спокойный голос.
Из-за отца Василия показался невысокий человек в черном, отороченном белой смушкой полушубке, на плечах которого лежали погоны.
— Сам пристав! — ахнул кто-то.
— Ваше благородие! — первым выскочил из-за стола хозяин избы.
— Ваше благородие! — вставая, почтительно-испуганно забормотали мужики.— С приездом, ваше благородие!
— Этого просто не обманешь,— прошептал рыжий на ухо Кумохе.— Он дурак с умом.
Про то, как „ваше благородие“ не любил говорить,
а уж если говорил, так только то, что думал
Пристав — очень большой начальник. После исправника — второй человек во всем округе. А уж после исправника, как говорили, чуть ли не сам царь сразу идет… Но царь — как бог, где-то далеко. Исправника в лесных далеких селениях никто еще никогда не видел. А пристав приезжает обычно раз в год, и его приезд всегда большое событие — значит, что-то случилось, что-то произошло!
Царя называли батюшкой. Исправника —ваше превосходительство. А пристава — ваше благородие. Имени его никто не знал — «ваше благородие» да «ваше благородие». Зачем имя, когда и так ясно всем, о ком речь идет,— второго «вашего благородия» в округе нет.
Физиономией «ваше благородие» очень походил на рысь — седоватая бородка равномерно обкладывала круглое лицо, и от этого оно казалось лохматым; немного раскосые, зеленые, с черными круглыми зрачками глаза всегда были настороже. Острые, торчащие вверх уши еще более дополняли это сходство.
На разговоры пристав был ленив, старался обходиться жестами или мимикой. Да и карельского языка он не знал — десятка два слов только. Говорили, что сам он откуда-то из России — не то с Урала, не то с Дона. Но об этом точно даже отец Василий в минуты большого откровения (когда выпивал лишку) и то ничего сказать не мог.
Про «ваше благородие» рассказывали, что был он прежде простым стражником, а в милость «его превосходительству», то есть исправнику, попал при необычных обстоятельствах.