На вкус хвалёное лекарство мне совсем не понравилось — оно было резким и сильно обжигало рот и горло, но тем не менее «Лис», дождавшись, когда я прокашляюсь, тут же поднёс мне очередную порцию.
— Надо ещё немного… Вот… Умница…
После второго захода огненный напиток не только опалил мне горло, но и потёк по жилам — мне стало невыносимо жарко, а голова пошла кругом. Закрыв глаза, я прижалась к Стембе.
— Мне плохо…
А «Лис» огладил мою стриженую голову и тихо сказал:
— Это пройдёт…
Между тем голова кружилась всё сильнее — теперь крутящуюся вокруг меня комнату заполнял туман, и я, уже не совсем понимая, что со мною и где я нахожусь, пробормотала:
— Нет, Стемба… Мне теперь всегда будет плохо… Потому что мама никого не узнаёт, а папы нет, и Мики тоже нет… А ещё… — И тут жар неожиданно подкатил к моим глазам и из них градом покатились слёзы… Я смутно помню, что отчаянно плакала, дрожала, прижималась к «Лису» и непослушным языком пыталась пересказать ему пережитый мною ужас… Что именно я смогла ему рассказать — не помню, но одно знаю чётко: когда отчаянные всхлипы начали потихоньку стихать, Стемба взъерошил мне волосы и прошептал:
— Люди, малявка, они разные бывают — и хорошие, и не очень, но те, кто приходили к вам, — не люди, а твари! Они людьми лишь прикидываются — не суди по ним о других…
А потом была густая, непроницаемая чернота…
На следующее утро мне опять было плохо — сильно кружилась голова, а при одном только взгляде на еду меня ещё и начинало тошнить, но Стемба оказался заправским лекарем. Он отпоил меня кислым молоком, а потом ещё вытащил на прогулку, и вот на улице меня как-то незаметно отпустило… С этого дня и началось моё настоящее выздоровление: наконец-то пролившиеся слёзы облегчили лежащий на сердце камень и в окружающий меня мир снова стали возвращаться краски и движение. Лавка у окна была покинута мною без всякого сожаления, ведь теперь каждый день заполняло множество занятий: я помогала Стембе перебирать крупу и чистить коренья для супа, накрывала на стол, мела пол, вместе с «Лисом» чистила половики на снегу… А потом добралась до куклы и, переплетши ей волосы и содрав с неё парчу, соорудила ей другой наряд из остатков своего пропалённого платья — лишившаяся мишуры красавица получилась какой-то более домашней и доброй, став для меня напоминанием о Мике…
Прабабки не было долго, и вернулась она совершенно неожиданно. Стемба как раз латал прохудившийся сапог, а я, расставив еду на столе, вернулась к своей кукле, когда дверь отворилась и в комнату вошла прабабка в запорошенном снегом плаще.
— Здравствуй, бабушка… — Нарсия повернулась ко мне и, откинув капюшон, молча воззрилась на мою по-мальчишески остриженную голову. Брови её грозно нахмурились, лицо потемнело…
— Стемба!.. — Прабабка развернулась к «Лису», уперев руки в бока. — А ну подь сюды, мерзавец!..
— Госпожа Нарсия! — «Лис» подскочил со своего места, так и не надев сапог. — Я всё объясню!
— Объяснит он!.. — Прабабка медленно двинулась вперёд, и Стемба, прихрамывая, поспешно ретировался от неё за массивный стол. — Я тебе что, паршивцу, наказывала — расчёсывать и настойку втирать, а ты что сделал, чудище рыжее?!!
— Так ведь не помогала эта настойка… Ой!.. — Прабабка уже достигла стола, и «Лис» с трудом увернулся от запущенной в него деревянной миски.
— Да если б просто остриг, а то ведь обкорнал вкривь и вкось, поганец криволапый! Ну, я тебе покажу, цирюльник самозваный!.. — Теперь в поспешно отступающего Стембу один за другим полетели подхваченные с блюда сырники, а он, безуспешно прикрываясь от метко пущенных снарядов, отчаянно вопил:
— Да вы хоть выслушайте сперва!.. Да что ж вы едой-то!..
Я, конечно, знала, как моя прабабка умеет браниться, но вид крошечной Нарсии, коршуном преследующей вокруг стола довольно-таки рослого и плечистого Стембу, всё же на несколько минут поверг меня в замешательство… К счастью, недолгое — я поняла, что «Лиса» надо спасать, и срочно, пока Нарсия не добралась до более тяжёлой утвари!
— Бабушка! Не смейте! — Громкий окрик заставил Нарсию развернуться ко мне.
— Что ты сказала, Энейра?!! — Перекатам, прозвучавшим в голосе прабабки, позавидовал бы и сам Хозяин Грома, но я, выпрямившись и замирая внутри от собственной дерзости, что было силы сжала кулаки.
— Не трогайте Стембу, бабушка, а не то… — Я на мгновение запнулась в поисках подходящей угрозы. — Я тоже рассержусь!
Несколько мгновений прабабка ещё грозно смотрела на меня, но потом, повернувшись к Стембе, махнула рукой.
— Прощаю… Вот за этот её взгляд, за слова — прощаю!..