Глаза у Ирко оказались необычайно красивые — большие и добрые, они напоминали цветом гречишный мёд, в котором утонули солнечные лучи… А ещё в них стыла такая тоска, что я мгновенно поняла: ему действительно тошно! Плохо так, что хоть петлю на шею или в омут с головой!.. Я вздохнула:
— Понимаешь, Ирко, я ведь не одна — у меня мать на руках, и она… — Решив, что, вместо того чтобы полчаса объяснять, лучше один раз показать, я, оборвав себя на полуслове, направилась в дом, махнув Ирко рукою. — Пойдём…
Мать сидела на своём обычном месте, почти утонув в выстеленном одеялами кресле, — руки бессильно лежат на коленях, глаза полузакрыты, голова медленно перекатывается из стороны в сторону по подстеленной подушке: влево-вправо, влево-вправо. Именно по этим движениям и можно было определить, когда мать не спит… Хотя… Вряд ли это бессмысленное существо всё ещё было моей матерью — скорее, её оболочкой… Напоминанием…
Ирко, зайдя в комнату, вежливо поздоровался, а мать, конечно же, его не заметила. Я подошла к креслу, поправила подушку и, положив руку на высокий подлокотник, повернулась к нежданному жениху.
— Вот моя мать, Ирко. Она не в себе — не говорит, никого не узнаёт, ничего не замечает… Это не лечится, а ухаживать за ней надо как за младенцем. Кормить, мыть, менять подгузники, переодевать…
Ирко решительно шагнул вперёд, его огромная, жёсткая ладонь накрыла мою:
— Я буду помогать, Эрка!.. Дом от отца мне большой достался — места всем хватит. Всё устрою как надо, ты только скажи…
Я изумлённо посмотрела на него. Если бы на месте Ирко оказался любой другой сельский парень, то дверь моей хаты хлопнула бы раньше, чем начались пояснения, но Ирко не просто остался… Чужое горе словно бы преобразило его — в мгновение ока он посуровел и ещё больше повзрослел, тоска во взгляде сменилась заботливой серьёзностью.
— Я ведь не знал, что тебе так трудно, — Кветка ничего не рассказывала… Но теперь я вас не оставлю — всегда рядом буду…
То ли от тёплой ладони Ирко, то ли от этого его совершенно нового, переполненного внутренним светом взгляда в глазах у меня вдруг подозрительно защипало и я, чтобы спрятать нежданно проступившие слёзы, прижалась к парню, прошептав:
— Я не против…
— Лапушка… — Часто задышав, Ирко осторожно поцеловал меня в макушку, но уже в следующий миг возмущённый крик: «Ах ты, негодник!» — заставил нас повернуться к распахнувшейся во всю ширь двери, на пороге которой стояла пылающая праведным гневом Кветка. В выходной юбке, на плечи накинута привезённая из города нарядная шаль, руки упираются в располневшие бока, насурьмлённые брови грозно насуплены. Вот такой же вид у неё был, когда она со старостихой на глазах всей деревни бранилась — та уже и не рада была, что вообще рот на Кветку открыла… Ирко, надо отдать ему должное, при появлении этой тяжёлой кавалерии не отскочил в сторону, а лишь ещё теснее прижал меня к себе, чем вызвал целую бурю возмущения.
— Это что же такое делается, а!.. Только в хазу зашёл и уже руки распускает, кобелина лохматая! Думает, что за сироту вступиться некому!.. А ведь таким скромником вначале прикидывался, от стола глаз не поднимал, бессовестный!.. — По-прежнему грозно сверкая очами, Кветка ступила в комнату и продолжила: — Я тебе что сегодня сказала? Ждать меня в хате, пока я к колодцу сбегаю да товар посмотрю — может, какая хорошая вещь на подарок попадётся… А ты, вместо того чтобы ждать, сразу сюда попёрся, против всяких обычаев — без свахи, с пустыми руками, а теперь ещё и к девочке пристаёшь, точно паскудник Ласло, чтоб ему Малика всё в штанах отсушила!..
Пока Кветка так разорялась, я, глядя на неё, чувствовала, как в моей душе всё больше воцаряется странное умиротворение — я словно перешла какую-то грань, за которой слова разгневанной свахи могли вызвать разве что улыбку… Ирко, похоже, почувствовал то же самое, что и я, поскольку ещё через минуту Кветка вдруг осеклась на очередном витиеватом ругательстве и с подозрением спросила:
— А что это вы так улыбаетесь оба? Сговорились, что ли?..
Я даже кивнуть не успела, как Ирко, окончательно сгрёбши меня в охапку; пробасил решительное:
— Да! Сговорились!..
— Родненькие мои!.. — В тот же миг гнев Кветки сошёл на нет, и она уже совсем другим тоном продолжила: — Ты, Ирко, себе хорошую жену выбрал. Эрка не какая-нибудь вертихвостка, навроде этой дуры Зарки! Она девочка скромная и ласковая, с ней у тебя в хате светло будет. Да и ты, Эрка, правильно сделала, что опять ершиться не стала. Ирко я с малолетства знаю. Он парень серьёзный — непьющий, негулящий и хозяин хороший… Прямо как мой Болько, земля ему пухом… — Тут глаза Кветки неожиданно увлажнились, и она, всхлипнув: «Живите в согласии, родненькие», стала вытирать побежавшие из глаз слёзы кончиком шали…