В тот вечер ребенка снова оставили на Лизу. Она хотела искупать малыша. Вычистила ванную, тщательно смыла хлорку, проверила температуру, опустив, как это делала мачеха, в воду локоть, побросала резиновых уточек и разноцветные круги от пирамидки.
Воды было на самом дне – чтобы только поверхность ванной нагрелась и ребенок не замерз. Лиза хотела порадовать младенца и добавить в воду пены. Пена в бутылке кончилась, но Лиза знала, что в кладовке есть еще одна. Она оставила малыша в ванной, пока набиралась вода и пошла в кладовку.
Это ведь всего минута…
За минуту воды в ванной может прибавиться больше, чем двенадцатилетняя Лиза могла предположить.
Она не слышала, как захлебывался ребенок.
Но услышала, как посыпались на пол продукты из сумки мачехи, которая, едва войдя в квартиру, все поняла и бросилась в ванную.
Следующее, что помнила Лиза, это звонкая, обжигающая пощечина.
«Ты упустила свой шанс», – только и сказал отец, отвозя ее обратно в детский дом. Он сказал это, бросив взгляд в зеркало заднего вида. Не обернувшись.
Лиза знала, что видит отца в последний раз.
В ту же ночь она сожгла в ванной детского дома единственную оставшуюся после него игрушку, из-за которой когда-то подралась с мальчишкой. Ее, конечно, сильно наказали. Но это было неважно.
– Снова детский дом. Теперь уже навсегда. Как и ненависть в твоей душе. Потом были наркотики, грабежи. И вот теперь – убийство. Я знаю о тебе все, – чеканя каждое слово, проговорил Сизиф.
Лиза, не отводя взгляд, смотрела на экраны, показывавшие детский дом.
Ночь. Она лежала на одной из коек в спальне для девочек. И очень тихо, так, чтобы никто не услышал, плакала в подушку. Подушка уже почти душила ее. Зато никто ничего не слышал. Даже она сама.
Сизиф выключил экраны. Они снова стали просто белоснежными стенами.
Придя в себя, Лиза резко обернулась к нему и вскочила на ноги, приняв угрожающую позу:
– Не пудри мне мозг, скотина! Я поняла! Это какой-то долбанный эксперимент в психушке. Я знаю про такие! Имей в виду, выродок, меня есть кому защитить.
Лиза начала оглядываться и громко звать:
– Штырь! Штырь!
– Да неужели? – усмехнулся Сизиф.
Он набрал что-то на планшете. На экране появилась квартира Штыря. Сам Штырь с перебинтованными синюшными ребрами занимался сексом с рыжей девицей.
– И если уж мы заговорили о психушке, – продолжил Сизиф, – то сегодня ты из нее, скорее, вышла.
Он поставил монотонно двигавшегося Штыря на паузу.
Лиза обернулась на Сизифа. В ее глазах были боль и непонимание. Кажется, она устала гадать, что же все-таки происходит.
– Ты умерла, Лиза.
Она усмехнулась.
Потом еще раз.
И еще.
Смешок перешел в истерический хохот.
– Хорошо, что ты принимаешь это известие с таким оптимизмом, – заметил Сизиф.
Продолжая хохотать, Лиза снова показала ему средний палец.
Сизиф опустил голову к айпаду, чтобы скрыть улыбку. Обычно к этому моменту с большинства кандидатов уже слетала спесь.
Картинка на экранах изменилась: аптека, мертвый сторож в луже крови, раскиданные таблетки на светлом кафеле. Лиза с пистолетом. Она направляет его на полицейского.
Мгновение.
Пуля летит в нее.
Мгновение.
Пуля пробивает ей лоб.
Лиза – та, что на экране, – падает на пол, возле сторожа.
Две красные лужи сливаются в одну.
Бледнеющее, безжизненное лицо Лизы на экране крупным планом.
Та Лиза, что стояла в комнате, одетая в бесформенную серую робу, оказалась прямо перед своим огромным лицом. Она видела, как кровь вытекает из раны во лбу.
Лиза в серой робе вздрогнула.
Сизиф знал – ее наконец-то пробрало.
Он догадывался, что происходит в ее голове.
Вот она вспомнила, как старик-сторож падает на пол, как опускается ее рука, сжимающая слишком тяжелый пистолет…
Как убегает Штырь.
А теперь пуля, летящая в нее. Маленькая точка, приближающаяся и такая неминуемая. Горячая и тяжелая.
Сизиф внимательно следил за Лизой.
Сейчас многое зависело от нее.
Очень многое.
Лиза до боли зажмурилась. Подняла дрожащую руку и дотронулась до лба. Потом поднесла руку к глазам и медленно открыла их – пальцы были в густой, темной крови. Теплой крови.
Неожиданно Лиза издала почти звериный крик. Она бросилась к тому месту в экранах, где, как она помнила, была дверь, через которую сюда зашел ее мучитель. Но дверь исчезла. Остался только экран.
– Выпустите меня! Выпустите!