- Если я твой, то… как далеко ты можешь зайти? – слова сорвались с его губ раньше, чем Джон подумал над тем, что он говорит.
- Так далеко, как ты захочешь… – Джеймс поднял на Джона горящий взгляд, сейчас он меньше всего был похож на вменяемого человека, – так далеко, как ты мне позволишь. А потом еще немного дальше… – усмехнулся он.
Его взгляд и выражение лица пугали, его слова звучали, как опьяняющий яд, сейчас Джеймс вряд ли понимал, что делает, и не контролировал свои желания. Он не дал Джону раздеть его, скользнув вниз, стянул с Джона брюки, и уселся обратно, накрыв пальцами его член, потирая через ткань белья. Он скинул с себя халат, пояс, почти полностью развязанный, скользнул змеей по бедру.
- Чего ты хочешь, Джон? – он склонил голову к плечу, вновь всматриваясь в его лицо, немигающим взглядом, – скажи мне.
Джон не отрываясь смотрел на Джима, впитывая его эмоции, делая собственными, его голос зачаровывал.
- Я не буду тебя останавливать, Джим, – прошептал он. – Ох, черт…
Он застонал, кусая губы, импульсивно толкаясь бедрами в его руку, желая усилить контакт. Это было так возбуждающе, что он почти явно ощущал электрические разряды, пробегавшие под его кожей. Разум расползался, затмеваемый эмоциями. В его голове мелькнуло, что не ясно чего больше, боли или удовольствия. Это было действительно волнующими, именно то, что ему нравилось, и чего он сейчас хотел. Взгляд Джона впился в Мориарти, он прищурился и неожиданно резко дернувшись, схватил Джима за горло одной рукой, при этом не отводя от него глаз, ловя каждую эмоцию. Джон притянул Джима к себе, с жадностью впиваясь в его губы, кусая, проникая языком в его рот.
Джеймс задохнулся от внезапного ощущения, ладонь, сдавившая его горло, и жесткий, иссушающий поцелуй… вздохнуть было невозможно, а для того, чтобы вырываться, было слишком хорошо.
Отстранившись, Джон, ухмыльнувшись, прошептал, разделяя каждое слово.
- Чувствуешь? Боль и сложно дышать, и при этом удовольствие? Вот что я хочу. – Джон разжал пальцы, чтобы все-таки не перестараться, облизнув пересохшие губы, он судорожно перевел дыхание. – Здесь и сейчас я хочу, чтобы не было ясно, чего больше. Возражаешь?
Джон подумал, что в нем что-то очень сильно поменялось, такое ему бы не пришло в голову, но благодаря Джиму все стало иначе восприниматься.
Легкие уже начали гореть от нехватки кислорода, когда Джон отпустил его. Джеймс резко выпрямился, делая глубокий вдох, когда он перевел взгляд на Джона, его глаза вспыхнули словно еще ярче, губы, покрасневшие от прилившей крови, изогнулись в тонкой улыбке. Он уперся ладонями на его грудь, перенося свой вес на руки, придавливая его к кровати, наклонился над его губами, словно желая поцеловать, но не давая преодолеть расстояние в сантиметр, что разделяло их.
- Возражаю? – как эхо повторил он, – конечно, нет…
Он метнулся взглядом к аптечке на тумбочке, схватив ее, вытряхнул на пол, перегнулся, выхватывая обычную смазку. Пойдет. Положив рядом с собой на кровать, он нагнулся над Джоном, закрывая его рот поцелуем, не давая вздохнуть, пальцы легли на горло, слегка сдавливая, и увеличивая понемногу давление. Под второй ладонью Джеймс ощущал сердце Джона, то судорожно билось о его грудную клетку, словно в попытках вырваться. В голове Джеймса, несмотря на полное безумие, включился счетчик, каждый раз, когда он не давал Джону вздохнуть, секундная стрелка начинала дергаться, отмеряя время, которое можно было прожить без дыхания. Пользуясь тем, что он сидит на бедрах Джона, Джеймс терся о его пах, чувствуя, как тело отзывается на прикосновения, прося большего.
Тридцать секунд. Он отпустил руку, давая вздохнуть.
Вес Джима давил на грудь, затрудняя дыхание, заставляя сердце быстрее гнать по венам кровь. Джон открыл рот, желая вдохнуть воздух, но в тот же миг рот был запечатан жадным поцелуем. В голове пронеслось, что это какое-то извращенное удовольствие, но сейчас это было именно тем, что было нужно. За секунду до темных кругов в глазах от нехватки воздуха, Джим отстранился, давая возможность дышать, и Джон судорожно хватал ртом воздух, чувствуя себя рыбой, выброшенной на берег. Джон заерзал, это становилось невыносимой пыткой. Облизнув губы, он смотрел в его горевшие безумным огнем глаза и наслаждался этим видом. Он не знал почему, но такой Джим действовал на него как наркотик, хотелось знать, есть ли у этого безумия границы, хотелось еще и еще, и плевать, во что это может вылиться.
Джеймс впился укусом в судорожно бьющуюся жилку на шее Джона, почти прокусывая кожу, с силой провел по оставшемуся следу языком, и оторвался, вглядываясь в лицо Джона, словно проверяя реакцию.
Джон отдавал всего себя Джиму, из горла вырвался стон боли, смешанный со стоном удовольствия. И правда было непонятно, чего больше, это пьянило, отключая всякое понимание об осторожности, забивая в угол инстинкт самосохранения, который, безусловно, заставил бы его сопротивляться. Джон провел ладонями по упиравшимся в него рукам и плечам Джима, сейчас ему отчаянно хотелось стать его частью.
- О даааа… – невольно сорвалось с его губ.
Он не пытался перехватить инициативу, было слишком хорошо, чтобы что-то менять.
Джеймс чувствовал себя проводящим эксперимент: действие – реакция, наблюдение. Только ни один опыт не заставил бы его кровь превратиться в пламя. Ему хотелось того же, что и Джону, проверить, до чего они могут дойти, где граница. Это было похоже на балансировку на крыше. Дойти до черты, опасно наклонится над бездной и лишь слегка пересечь ее взмахом руки, в попытке удержаться. А знание о мании Джона ходить по краю приносило еще больше адреналина.
Джон был не из тех, кто сдерживал, скорее, он как раз и подталкивал Джеймса за границу своего безумия. И это была одна из причин, почему Мориарти готов был бросить все в Лондоне и уехать вместе с ним.
Джеймс прижался к Джону, чувствуя жар его плоти даже через ткань. Ему хотелось почувствовать этот огонь без преград ткани и даже кожи, внутри себя…Ему не хватало только, пожалуй, тонкого блеска ножа, чтобы привнести в их нынешнюю игру еще больше остроты. За невозможностью разрезать белье пришлось снять его. Обнаженным, раскинувшимся на кровати, готовым на все, Джон казался до невозможности соблазнительным.
Джеймс выдавил смазку себе на ладонь, и обхватил ею член Джона, скользя по стволу, широко распахнутыми глазами, наблюдая, как Джон стонет, выгибаясь. Ни о какой долгой прелюдии не могло быть и речи, Джеймс лишь слегка подготовил себя, и, сев ближе, направил рукой член Джона внутрь своего тела.
Джон стонал, выгибаясь под Джимом, он мог бы кончить от одного горячего и желанного прикосновения к члену, даже если и хотелось большего, намного большего, даже это переполняло его тело и разум удовольствием. И Джим словно читал его мысли, у самого Джона не хватило бы сил на связные слова, сейчас он только мог стонать от желания и удовольствия. Где-то на периферии сознания крутилось, что Джиму так будет больно, но сейчас это не было аргументом для Джона, он только с трудом подавил отчаянное желание резко толкнуться и сразу взять бешеный ритм. Джон смотрел в расширенные зрачки Джима затуманенным взглядом и чувствовал, что тонет в них, падает в эту пропасть, и не было ничего столь же вдохновляющего. Джим и есть его безумие, его самое желанное безумие, тот, перед кем не нужно держать себя в рамках.
Наклонив голову, Джим застонал, чувствуя, как неразогретые мышцы растягиваются, но эта боль захлестывала не хуже удовольствия, перетекала в него, вновь превращалась в боль, как Уроборос, пожирающий свой хвост, как символ бесконечности мира. Ощутив себя полностью заполненным, он на минуту замер, тяжело дыша, открывая потемневшие глаза, глядя на Джона, и медленно двинулся, задавая ритм, ладонью придавливая его к кровати, видя на горле Джона легкий красноватый след, оставшийся от его пальцев.