Мориарти облизнулся, притянул Джона к себе, начиная снимать с него рубашку. Хотелось взять нож и срезать каждую пуговицу, прорезая ткань, коснуться холодным лезвием кожи… или почувствовать, как металл касается его собственного горла? Джеймс поднялся на Ватсона совершенно безумный взгляд.
Сгорая от явного нетерпения, Джон помог избавить себя от рубашки, но и останавливаться на этом было глупо, тем более что собственное возбуждение начинало доставлять определенные проблемы. Джон впился поцелуем в губы Мориарти, он хотел бы сжать его в своих руках, но для них было куда более интересное занятие, нужно было избавить Джима от оставшейся одежды. Стоило коснуться пальцам кожи, как неизменно проскальзывал разряд, сбивая дыхание, плавя и без того замутненный желанием разум.
Прикосновения, поцелуи, стук сердца где-то в горле, всего этого Джиму было мало, и с каждой секундой хотелось большего. Он отшвырнул рубашку Джона подальше от себя, касаясь пальцами кожи на груди, глядя с каким-то ненормальным восхищением на звездчатый шрам на плече. Коснувшись его пальцами, наклонился и провел языком, поцеловал светлую, по сравнению с остальной кожей отметиной.
Поцелуй Мориарти словно выжег отметину на шраме, где кожа всегда была чувствительней, с губ Джона невольно сорвался тихий стон.
На теле самого Джеймса было достаточно следов – на сгибах обеих рук от игл, на правом бедре от ножа… Когда с него стянули брюки, Мориарти отступил на шаг, подходя к кровати, давая себя рассмотреть.
Джон не мог отвести взгляда от обнаженного тела. Путаясь в руках и ногах, высвобождаясь из той одежды, что на нем еще оставалась он недовольно зарычал сквозь зубы от нетерпения и неизменных попыток смотреть только на Джеймса. Все-таки справившись с этой задачей, он подошел к нему и зацепился взглядом за шрамы от игл, отозвавшиеся в его сердце странной болью. Хотелось их стереть, чтобы не осталось и следа, даже воспоминания о том, что они когда-то были. Не отдавая себе отчета в том, что делает он толкнул Мориарти на кровать, нависнув над ним, жадным, пусть и коротким поцелуем коснулся его губ, прежде чем отстранившись найти губами замеченные им следы на руках, целуя, кусая, словно мог их так скусить, и зализывая языком места укусов. Оставив отметины от зубов на сгибе одной руки, Джон переместился к другой, по дороге коснувшись губами сосков Мориарти, ласково обведя языком каждый по очереди, и только тогда коснулся губами сгиба другой руки, целуя и прикусывая, чувствуя, что сходит с ума от такой близости, от огня в груди и бешено бьющегося сердца.
Джеймсу казалось, что по его коже скользит огонь, все чувства были обострены до предела, так не было даже при употреблении героина. Он оказался придавленным к кровати чужим, гибким телом, в первый раз полностью подчинившийся чужой воле. Оставалось только кусать губы, сдерживая рвущиеся стоны и подаваться вперед, навстречу жарким укусам и поцелуям. Имя доктора оказалось так удобно протяжно выстанывать, когда губы Джона касались чувствительных сосков. Джеймс запустил руку в волосы Джона сжимая и теребя короткие прядки. Ему хотелось всего и сразу, возбуждение было почти мучительным и от этого еще более желанным. Мысли в голове рассыпались фейерверками.
Ему казалось, словно Джон хочет стереть все что было до него, оставить лишь свои следы, заклеймить… И в эти минуты, когда всем правила невыносимая жажда чужих прикосновений Мориарти был согласен на все.
От его стонов у Джона голова шла кругом, хотелось сделать все что угодно, лишь бы слышать их и дальше. Он целовал везде, куда мог дотянуться, иной раз срываясь, и оставляя на коже след укуса. Ему было приятно ощущать пальцы Мориарти в своих волосах. Немного отстранившись, он приблизился к лицу Джима и тихо произнес глядя ему в глаза:
- И не смей больше портить свои руки иглами, или я испорчу твое тело укусами, – проговорил он со спокойной угрозой в голосе.
Запечатав рот Мориарти жарким поцелуем, не давая возможности возразить или вообще что-то сказать, он оторвался от его губ, только когда не смог дышать, и чуть прикусив нижнюю губу, опустился поцелуями ниже, касаясь шрама на бедре Мориарти, и словно невзначай задевая пальцами руки его возбужденный член.
Голос Джона проникал через туман возбуждения, так что Джеймс не сразу понял его слова, ответив только приглушенным стоном. Но в его голове мелькнула мысль, что с доктора станется взять на себя смелость выполнить угрозу в случае необходимости, не испугавшись возможных последствий. Но все это вскоре потонуло в вихре ощущений, когда Джон оказался ниже, касаясь губами отметины, полученной в драке. Джеймс был так возбужден, что даже от легкого касания пальцев не сдержал стона. По коже побежали мурашки, от прикосновений. Но Джон не спешил, словно поставил себе цель свести Джеймса с ума. Словно это была маленькая месть за его уход из квартиры…
Приподняв голову, чуть отстранившись, Джон посмотрел на Мориарти горящим желанием взглядом и немного хрипло произнес:
- Джим, чего бы ты хотел? – улыбнувшись, он провел пальцами по тонкому шраму, вне всяких сомнений, оставленный ножом, делая вид, что всецело им заинтересован.
Джеймс открыл глаза, поймав взгляд Джона, чуть раздвинул колени, совершенно бесстыдным движением.
- Тебя, – произнес он хрипло, – твой рот… – и застонал, откинув голову, прошептав: – Пожалуйста, – понимая, что просто сходит с ума.
Джон буквально упивался состоянием Мориарти. Было невероятным, знать, что это из-за него. Затуманенный страстью взгляд Мориарти дорого стоил. Он хотел бы видеть это всю отведенную ему бесконечность. Удобнее устраиваясь между его ног, Джон коснулся губами основания его члена, провел языком по стволу к головке, неторопливо обводя ее языком. Не было причин спешить, хотелось доставить Мориарти такое удовольствие, чтобы он больше не смог желать кого-то еще, кроме самого Джона. Собственное возбуждение не давало покоя, но он пока еще мог это игнорировать, отдав все свое внимание куда более захватывающему действию. Джон выдохнул, обдав жарким дыханием головку члена Джима, прежде чем обхватить ее губами. Он неторопливо ласкал, растягивая каждое мгновение, пальцами крепко держа бедра Мориарти, не давая ему даже немного изменить ритм. Все-таки кое за кем должок. И пусть такие медленные ласки станут пыткой удовольствия. Джон заставит его сходить с ума от них, пусть Джим не скоро сможет забыть неторопливые прикосновения языка к его члену, то как скользят губы по стволу: то принимая в себя так глубоко, как это было возможно, то почти выпуская.
В какой момент удовольствие превращается в муку? Кажется, сейчас Джон решил дать возможность понять это. Джим не мог вздохнуть от прикосновений губ, языка, откинувшись на подушку, он ловил ртом воздух… Джон явно не торопился, и не давал возможности выбрать более подходящий ритм, и это сводило с ума, заставляя плавиться от невыносимого наслаждения. Джеймс комкал пальцами простыню, от стонов у него пересохли губы. Он с трудом оторвал от порвавшейся ткани пальцы и нашел ладонь Джона, крепко прижимавшую его бедра, мешая дернуться, чтобы вбиться в этот прекрасный, жаркий рот, давая выход всей скопившейся страсти.
- Джооон, – простонал он, переплетая их пальцы. Он никогда не думал, что с кем-то будет вот так сходить с ума.
Доктор ослабил хватку, теперь не сдерживая Джима, сплетя свои пальцы с его и чувствуя, как через них словно проходит ток, стоны Мориарти, сейчас были самой лучшей музыкой для ушей, слышать свое имя из его уст – к этому просто нельзя было оставаться равнодушным. Джон точно не смог бы. Больше никакой пытки… не сейчас точно. Он сам двигался, ускоряя ласки, больше не мучая, а стремясь подвести к разрядке. С каждым движением отдавая все свое внимание, весь огонь горевший в нем, тому, чтобы Джим не чувствовал ничего, кроме удовольствия.