Я что-то еще орала — какие-то вариации на тему свободы, какой представляет ее себе пьяная баба, которая поняла вдруг, что больше всех на свете любит себя.
Первым во дворике появился Сантини. Он попытался меня увести, но я заявила, что уйду отсюда только с Кевином Костнером. Я сказала, что буду ждать его здесь, на лавке, а синьор Альбини с острова Мурано будет доставлять мне еду и шампанское из своего ресторана.
Сантини пытался меня урезонить, но я стояла на своем.
Наконец появился Денис. Сантини шепнул ему что-то на ухо. Денис приблизился ко мне и сказал:
— Зачем ты надела эту ужасную маску? Ты похожа в ней на паяца.
— Маска? — Я дотронулась до лица, и мои пальцы почувствовали что-то мягкое. А я и не знала, что на мне была маска. Я сняла ее. Это были птичьи перья, окрашенные в черный цвет и усыпанные мелкими звездочками из золотой фольги. Я вдруг вспомнила стихи, которые Денис декламировал семь лет назад, когда мы плыли в гондоле мимо палаццо, где по преданию жила Дездемона:
— Шапка, — автоматически поправил меня Денис. — Пошли, любимая. Ты устала.
Он взял меня за руку, но я выдернула ее.
— Ты не похож на Кевина Костнера. Сантини даже не потрудился найти его двойника. Он всегда меня обманывал. Помнишь, он сказал тогда, что вы идете в оперу? — Я закрыла глаза. Я увидела перед собой звездное небо, отраженное в канале, в котором семь лет назад я чуть было не утопилась. — Нет, то была не я. Твой Сантини не смог бы обмануть меня.
Внезапно я вспомнила, откуда взялась эта маска. Когда я уже сидела на диванчике в вапоретто, какой-то мужчина нагнулся и протянул мне ее. При этом он что-то произнес по-итальянски, показал жестом, что я должна надеть ее, и, когда я это сделала, спросил:
— О’кей?
— О’кей, — ответила я.
Люди на берегу зааплодировали.
— Послушай, я все понимаю, — сказал Денис. — Ты до сих пор страдаешь. И это из-за меня. Но я больше никогда не позволю тебе страдать, понимаешь? Я буду доставлять тебе только радость. И хранить верность. А этого Сантини я пошлю завтра к черту. Сыграю концерт, получу деньги — и привет.
Я упиралась, но, наверное, не очень сильно, потому что Денису в конце концов удалось затащить меня в вестибюль, потом в лифт.
— Я так за тебя волновался. Мне казалось, с тобой случилось что-то страшное. — Он вздохнул. — Оказывается, я был прав.
— Думаешь, то, что случилось со мной, страшно?
— Нет. Все обойдется, — сказал он тоном доктора, разговаривающего с душевнобольным. — Послезавтра мы уедем в Неаполь. Сантини предоставляет в наше распоряжение свою виллу на берегу залива.
— Но ты же сказал… — Я вдруг вспомнила, что я больше не я, а потому не имею права доказывать истину, то есть становиться на позиции той девушки, которая была когда-то моим «я». — Поедешь туда без меня. Там Везувий. Помнишь «Последний день Помпеи»? Мне не нравится, когда в воздухе летают камни.
— Ладно, обсудим это после. — Он открыл дверь нашей комнаты, и моему взору предстало море цветов. Корзины стояли на полу, на туалетном столике и даже на кровати. — Это все тебе, любимая. За то, что ты есть на этом свете. Да брось наконец эту маску! — Он выхватил ее из моих рук и со злостью швырнул на пол. — Сейчас принесут еду и шампанское. Я заказал ужин, как только приехал в отель. Ты представить себе не можешь, как долго тянется время, когда ждешь.
— Не могу. Наверное, это ужасно скучно.
— Но я не терял его зря. Тут в округе замечательные ювелирные магазины. Это тебе, любимая.
Он взял с туалетного столика коробочку и, открыв крышку, протянул ее мне.
Там лежало кольцо. С крупным бриллиантом и еще какими-то камнями помельче. Мне вдруг очень захотелось стать такой, какой я была всего несколько дней назад. Наверное, это желание проявилось на моем лице, потому что Денис вдруг обнял меня и попытался поцеловать.
— Нет! — Я толкнула его обеими руками в грудь. Так делают дети, когда чувствуют, что от стоящего рядом исходит угроза. — Я не люблю целоваться, если мне дарят кольцо, а я этот подарок не принимаю. Нужно было сперва поцеловать меня, а потом подарить кольцо. Но я в любом случае не выйду за тебя замуж.
— Послушай, а тебе не кажется, что ты испытываешь мое терпение? Да, я очень люблю тебя — я понял это еще в Шереметьево. Но я никогда не мог понять, чего хочешь ты. Когда-то мне казалось, ты хотела, чтоб мы всегда были вместе, но и тогда ты вела себя очень странно — вдруг в мое отсутствие собирала вещи и переезжала к себе. Я думал, это все по молодости лет. Теперь же мы с тобой достаточно взрослые люди, чтоб понять, какую берем на себя ответственность.