В ответ художник лишь горько усмехнулся, энергия для протеста спала, но через секунду в глазах мелькнула ирония.
– У вас ничего на меня нет!
– О, с этим бы я поспорил… Входи Семён.
– В дверь прошмыгнул старикашка, а следом и мой помощник.
– Видите ли, кое-кто все-таки наблюдал Ваш заплыв. Я предположил это, когда давал моему коллеге указания прошарить дно между судами, поэтому попросил расспросить живущего неподалеку старика.
– Da-da, to je on, – закивал старый Ранко, догадываясь, о чем речь.
– И на этот случай я попросил Семёна увезти его в безопасное место, до настоящего вечера.
Мои мысли тут же и подтвердились, с криком "Ах ты, старая гадина!" художник рванул в направлении перепуганного Ранко. Но реакция господина Вукчевича была молниеносна:
– Успокойся, "момче", все кончено, – похлопывал он поверженного Сергея по спине.
Все общество замерло в немом наблюдении сцены: лежащий на полу молодой парень, сверху над ним черногорец орудует верёвкой, непонятно, где он её взял, а Семён прячет старика за своим массивным телом. Тишину вновь нарушил я:
– Миссис Мувстоун, одно замечание, я бы не стал строго судить Мило. Видит Бог, он отличается от верного традициям и предельно честного господина Вукчевича, но и за его продажной натуркой скрывается душа, хорошего малого, просто запутавшегося в реалиях окружающего мира и не выдержавшего соблазнов "сезона" .
– Ах, что Вы! Я получила бурю эмоций от этого приключения, а чего ещё желать в мои годы. Жаль, конечно, картину. Но здесь достаточно красоты и без неё, я обязательно вернусь сюда в следующем году. И обязательно посещу гостиприимную Ville Edelweiss.
– Как и я.
Занавес.
Конец?