Воспользовавшись замешательством старшего брата, Гавриил вскочил, занося клинок и, задевая остриём лицо. Кровь моментально залила глаза Михаилу и тому пришлось сделать несколько неловких шагов назад, стараясь не попасться под удары. Жгучая боль опалила левый глаз и мужчина понял — глаза больше нет. Раскрыв свой единственный глаз, Михаил вовремя успел уйти с линии атаки, сделав резкий шаг в левую сторону и тут же разворачиваясь к противнику лицом, не позволяя зайти со спины. Гавриил тяжело дышал и морщился то ли от боли то ли от мерзкого ощущения, разъедающего его изнутри. Обстановка накалялась, даже Чак, соединив руки в замок, теперь с горящим в безумных глазах интересом наблюдал за бойней. Сегодня один из его старших сыновей должен пасть смертью воина. Это должна быть красивая смерть, достойная архангела. Так даже вышло интереснее, чем с Эмили. Девочка бы не смогла так изящно и умело двигаться.
— У меня на неё другие планы, — заговорщически прошептал Ширли, расплываясь в коварной улыбке. — Эту историю ожидает самый эпичный конец.
А тем временем Гавриил и Михаил сцепились в рукопашном бою. Архистратиг удерживал руку младшего брата с кинжалом возле своей груди. Лезвие клинка Михаила же уже практически касалось шеи глашатая. По лбу обоих скатывались прозрачные капельки пота, щекоча раскалённую от схватки кожу. Мышцы рук уже сводило от напряжения, боль расплывалась гадкой змеёй по всему телу, забирая и без того исходящие силы. Архистратиг смотрел смотрел в золотые глаза младшего брата. Сосуды полопались и теперь на белом глазном яблоке расплывался кровоподтёк, практически касаясь радужки. Никогда прежде Гавриил не выглядел настолько жалко и потеряно, как сейчас. Но и он сам не лучше: лишился глаза, костяшки сбиты практически до самых костей, одежда уже напоминала тряпки ничтожного оборванца.
Глаз вновь метнулся на лицо дочери. Она уже не сдерживала свои горькие слёзы, они текли нескончаемым потоком по её покрасневшим щекам, оставляя после себя блестящие влажные дорожки. Он не смог сдержать своего обещания. Его дочурка, с которой он провёл так мало времени вновь плачет. Из-за него. Разве так должен поступать настоящий отец?
— Нет, — прошептал Михаил, опуская свой взгляд на свои ноги. Хороший отец должен делать всё для счастья своего ребёнка, беречь его, ограждать от зла. И сейчас он должен поступить правильно. Пусть и в последний раз. — Обещай беречь её. Их обоих.
Этот день навсегда останется в памяти Гавриила. Он никогда не забудет чавкающий звук входящего в грудь брата клинка. Никогда не забудет, как из груди, как набивка из мебели — вырвались красные брызги крови и плоти. Он не забудет, как, пошатнувшись, упал на землю совсем рядом с братом, как сломался один из коренных зубов и как прокусил язык. Он запомнил, как зазвенело в ушах и как капли крови забрызгали руки.
Но главное — он запомнил, как Михаил опрокинулся на залитый кровью пол арены, словно потеряв сознание, когда его ноги обмякли и сложились, как у тряпичной куклы. Это было, вероятно, самым странным: казалось, что он неожиданно потерял свою плотность. Можно было ожидать, что такой человек не испустит столь легко свой дух, что он падёт, как высоченная секвойя или знаменитое историческое здание под ударами шарового тарана, и в буквальном смысле заставит землю содрогнуться. Но правда заключалась в том, что тогда, в меркнущем синеватом свете, великий архистратиг осел даже без всхлипа.
Он просто бесшумно опустился на холодный пол.
Сразу же после этого Эмили почувствовала, как по телу словно пропустили электрический заряд. По коже пробежали мурашки, всё стало размытым и одновременно кристально ясным, словно её дух отделился от бренной плоти. Она потеряла контроль над своими действиями и вскочила на ноги, даже не осознав этого.
Затем она поняла, что безотчётно приближалась к поверженному мужчине неуклюжими шагами робота.
— Нет, стой… нет, нет, стой, стой, стой, — бормотала Эмили, подходя к умирающему отцу.
Упав на колени, заливаясь слезами, наклонилась, взяла в руки голову Михаила и лепетала:
— Нет… не уходи… кто-нибудь…помогите… помогите, пожалуйста… НЕТ! НЕТ! ПАПА!
Кровь лилась по рукам, а лицо Михаила, заключённое в её трясущиеся ладони, искажалось в предсмертных муках, колеблясь и переходя от одного выражения к другому. Его глаза закатились, он несколько раз моргнул, каким-то образом умудрился найти её лицо и сфокусироваться на нём в последнюю секунду своей жизни.
— Изоль… да…
Лицо его расслабилось, а глаза замерли и затвердели в глазницах, как камни.
— Папа? Папа…
Эмили трясла его, словно пытаясь вернуть двигатель к жизни. Он был мёртв. Сквозь слёзы она ничего не видела, всё заволокло мглой. Эми почувствовала на своих запястьях влагу из его пробитой груди, а затем ощутила, как что-то сжалось у неё на плече.
— Оставь его, — голос Дина она узнала не сразу. Потребовалось около десяти секунд, чтобы потрясённый рассудок вновь смог функционировать. — Он умер, Эми.
Переведя взгляд, брюнетка встретилась с не менее шокированным Гавриилом, которому помогали подняться Люцифер и Ванесса. Руки архангела тряслись мелкой дрожью, губы были приоткрыты, но с них не сорвался ни один звук, словно глашатай потерял способность разговаривать.
— Браво! — Чак широкими шагами прошёл на арену. Его лицо походило на довольного кота, который наконец-то заполучил своё долгожданное молоко. — Отличный бой!
— Ублюдок! — рыкнул Дин, придерживая Эмили.
— Убери тело, Дин, — скомандовал Ширли, не обращая внимания вообще ни на что. — И Кетча с собой возьми. Эмили, милая, пойдём со мной.
— Она никуда с тобой не пойдёт! — заорала не своим голосом Ванесса. Гнев и злость совершенно изменили черты её мягкого лица, заставляя глаза едва ли не пылать.
— На сегодня твоё мероприятие окончено, — Люцифер перекинул руку Гавриила через своё плечо, боясь, что братец рухнет не успев сделать и шага. — Оставь нас.
— Эмили, я жду, — упорствовал Чак.
Брюнетка же шаталась и выглядела неестественно бледной. Она смотрела на свои покрытые кровью Михаила руки. В голове не было не единой мысли. Лишь странная пустота.
— Иди к чёрту… — хриплый шёпот сорвался с губ Эмили.
— Что? Повтори, — Чак специально подошёл ближе, отталкивая Дина. Он схватил девушку, разворачивая к себе лицом. — Это так ты меня благодаришь за мою милость к тебе?!
— Я никогда не просила твоего милосердия, — брюнетка плюнула писателю в лицо. — Засунь её себе в свою божественную задницу!
***
— Ну, Эм, ты, конечно, отожгла, — Дин смывал с рук кровь, стоя в баре. Он поглядывал на сидящих на диване девушек, замечая маячившего рядом Сэма. Охотник накапал в ложку немного корвалола и подал брюнетке стакан с простой водой.
— Язык-то придержи, — погрозила Ванесса, поглаживая подругу по спине. Обладательница розовых волос всерьёз переживала за Эмили. Она вечно принимала всякую мелочь близко к сердцу, а про сегодняшнее происшествия можно и вовсе молчать. Эми могла прятать свои глаза с пустым взглядом, не показывать свою боль, скрывая её за маской безразличия и вечного спокойствия, но Несса уже слишком хорошо знала свою подругу, чтобы оценить её моральное состояние. И в данный момент оно хуже, чем когда-либо. — Можешь перекусишь или…
— Нет, — голос брюнетки звучал ниже, чем обычно. Под глазами залегли тёмные, практически фиолетовые синяки. Нижняя губа покраснела и немного припухла от вечных покусываний. — Ничего не хочу.
Ванесса раскрыла было рот, но не знала, что могла сказать. Слова застревали в горле болезненным комом и тут же терялись. Ей тоже было невыносимо жаль Михаила. Может он и был ещё тем кретином, но всё же… Всё же он был другом, братом, отцом, пусть даже таким хреновым.
— Он смог уйти достойно, — розоволосая подняла глаза, замечая подошедшего Дина. Охотник положил свою горячую ладонь на подрагивающие руки Эмили. — Ты не должна плакать. Ты должна гордиться.
— Чему тут гордиться? — с чёрных ресниц сорвалась одинокая слеза. — Не вижу поводов для восхищения… Ушёл, как и тогда… молча.