В голове у него рассыпались искрами красные и золотые фейерверки, и такие же фейерверки взрывались в каждой клетке его истерзанного, утомленного Имсом тела. Имс делал с ним такие вещи, о которых Артур знал только понаслышке, да и то не был уверен, что это правда – ему казалось, даже не все женщины легкого поведения на такое соглашаются… Но ни у одной женщины он еще не встречал такого рта, как у Имса, и не одна женщина не смогла бы вытворять такое с его членом, такое, от чего Артур орал, как резаный, так ему было стыдно и хорошо.
Вообще, еще никто – ни доступные девушки, ни тем более тот мужчина-англичанин – не целовал абсолютно все его тело, не гладил и не щупал везде, как Имс, так, что ничего тайного не оставалось. Артур чувствовал себя чьей-то собственностью впервые в жизни. Это было упоительно. И жутковато. С ним случилось то, чего он больше всего на свете боялся и о чем больше всего тайно мечтал – он потерял контроль. Не только над ситуацией, но и над собой. Потому что тот парень, который сейчас со стонами публичной девки терся о другого парня, глумливого, похабного и, как оказалось, татуированного, как матрос (тоже мне, молодой ученый!) – не был Артуром, которого все знали. Не был даже тем Артуром, которого он сам знал.
Но ему было плевать, потому что он кончил четвертый раз за ночь, уткнувшись лицом в подушку и пуская на нее слюни и слезы, – от далеко не нежных движений, от грубоватых рук, которые оставляли на нем синяки, грязный от пота и спермы, задыхаясь от восторга, от стыда, от свободы, от яростной жажды тела другого человека…
***
Проснувшись, он обнаружил, что обнимает Имса. Тот не спал и внимательно смотрел на него. Глаза у него были сейчас не серые, а зеленые, нечитаемые.
Артур все вспомнил, и на него моментом обрушилась дурнота. Нельзя, этого было делать нельзя... Он не мог бы объяснить, почему, но чувствовал страшный запрет. И дело было не в том, что Имс был парень или коллега. Дело было в том, что Имс был Имс. Его нельзя было пускать в свою жизнь, это могло закончиться плохо, очень плохо, Артур предвидел.
– Артур, только не начинай… – словно прочитал его мысли Имс и тяжело вздохнул.
Артур молча убрал его руки и встал с постели, открыл шкаф, вынул полотенце и халат.
– Я пойду приму ванну, – спокойно сказал он, стараясь не смотреть на растерзанную постель и особенно – на Имса. – А тебе пора уходить. Я… я завтра сообщу профессору, что прекращаю работу.
– Артур, ну что за детство!
– Имс.
И Имс замолчал.
Артур открыл воду, сел на край ванны и стал слушать, как Имс одевается. Квартира была маленькой, каждый звук раздавался в ней отчетливо.
Хлопнула входная дверь, и Артура, словно магнитом, притянуло к окну. Он стоял и смотрел, как Имс выбежал из двери, быстро спустился по ступеням крыльца, открыл дверцу лимузина – смотрел и не мог оторваться, что-то рвалось в нем, и было так больно, что Артур не мог вдохнуть. Что-то острое бритвенным лезвием встало поперек горла, и никак нельзя было глотнуть воздуха. И нельзя было отойти от окна, ни за что.
Имс вдруг поднял глаза – и увидел его. Шарахаться было поздно. Имс увидел все: как Артур смотрит, и как бессильно опирается спиной на стену сбоку окна, и как судорожно зажимает в руках занавеску.
Дверь распахнулась через минуту, Артур даже и не подумал ее закрыть, и Имс влетел в комнату, как разъяренный вепрь, притиснул Артура к стенке, сжал шею обеими руками.
– Такие зануды и моралисты, как ты, вечно все портят, но я тебе не дам испортить ничего, слышишь, Арти? Не дам, ты меня понял? Я чуть не сглупил только что, потому что поверил, что тебе это не нужно! А тебе – нужно, Артур, так же, как и мне, поэтому больше этот номер не пройдет, дошло?
Артур кивнул и закрыл глаза. Он дрожал крупной дрожью, и колени у него подгибались, он тихо оседал в руках Имса.
– А вот теперь иди в ванну и потом приходи в постель, – ухмыльнулся Имс, отпуская его. – Мне надо выпить кофе и покурить, ты меня довел капитально.
Когда Артур вернулся из ванной, Имс действительно лежал в кровати, читал книгу и курил. На столике рядом стояла выпитая чашка кофе. И дымилась еще одна – для Артура. Имс уже вполне освоился. Моментальная адаптация.
– Ложись, – кивнул он на место рядом с собой.
Артур лег на краешек кровати, лежал и боялся повернуться. Его до сих пор била дрожь.
– Артур, – мягко проговорил Имс и положил ему руку на плечо.
– Не трогай меня, – сказал Артур. – Не трогай.
– Сам ведь придешь ко мне через пять минут, – сказал Имс. – Я знаю. Я все про нас знаю с самого начала.
И Артур, конечно, пришел.
Глава 18
Артур
– В следующий раз свожу тебя в Кармартен, на родину Мерлина. Настоящего Мерлина, я имею в виду, – пообещал Имс, когда поезд нес их обратно из Кембриджа в Лондон. – А сейчас, к сожалению…
И Имс скривил пухлые губы, вспомнив, видать, о своих служебных обязанностях.
С того момента, как в библиотеке Лидделл-Хауса были обнаружены столь диковинные находки, для Артура время полетело вперед, словно вспугнутая птица.
Он помнил все эпизодами, словно вспышками: вот они тем вечером все же выходят к гостям, и Имс смеется и остроумничает с соседями, и только Артур видит в этом некоторую искусственность, а так Имс держится божественно;
вот они едут на старинном лимузине по осенним, все сильнее желтеющим и грустнеющим полям, и Имс выжимает из довоенного авто вполне приличную скорость;
вот Имс быстро и резко трахает его, бесцеремонно нагнув над ванной и зажав рот ладонью, а сам громко рычит, пульсирует внутри, и его пот стекает по спине Артура, которому почему-то намертво в память врезаются фигурка оленя в нише маленького окна на ванной и ваза, стилизованная под греческую амфору;
вот снова в окнах экспресса мелькают каменные перевалы, редкие перелески, мосты через речки с антрацитово-черной водой, железнодорожные станции, а в вагоне едет самого разного сорта народец – студенты в ботинках-камелотах и с рюкзаками, неотрывно читающие что-то на своих ридерах, старик в зеленоватом пиджаке в клетку с заколкой на лацкане в виде ландыша и с белыми, как снег, волосами, две седенькие старушки с по-овечьи завитыми локонами…
В Лондоне они еще успели навестить дядю Роберта и прогуляться с ним в Тауэр, покормили воронов – баронет их всех знал по именам и прекрасно отличал друг от друга: его любимцем был самый толстый из всех, отливающий синевой Тор. Но все это Артур видел и запоминал как во сне: им владели совсем другие мысли.
В Москве шли дожди – уже из Шереметьево была видна влажная серая кисейная завеса, нависшая над столицей. Дороги были раскисшими.
***
Артур будто возвращался в чужой город, к навязанным ролям. И он не мог определить: то ли предпочел бы остаться простым ассистентом, не знавшим никаких запредельных загадок и не видевшим снов, вытеснивших реальность, или же, наоборот, желал бы никогда не слышать о корпорации и своих должностных инструкциях.
Ему хотелось побыть одному, и, несмотря на недовольные взгляды Имса, Артур проводил его и поехал домой.
Собственная квартира встретила его тишиной, пустотой и спокойствием, хитрым и лживым, как улыбка мошенника.
Артур раздраженно сорвал с себя одежду и пошел в душ.
Похоже, от всех этих нервов он начал еще и заболевать – в горле словно поселилась терка, в носу противно свербело, лоб горел. Болел он крайне редко.
Он стоял в душе и думал об Имсе, он лежал в постели, смотрел в потолок и думал об Имсе, но когда Имс позвонил, он ощутил почти раздражение.