– Великолепно, – ляпнул Артур. – Ну то есть конечно… изъяны – это плохо, но какая стройная теория! Почему же человек вообще умирает?
– Ну, – немного задумалась Амалия и элегантно принялась за тирамису, – просто человек выполнил жизненную программу, и Вселенная его выключила, перевела в состояние «не-жизнь». Конечно, бывает, что люди так разрушают свой организм, что могут умереть еще до окончания программы. А вообще, вот ты спросил о раннем воплощении… Вспомнила, что Марк Модестович еще рассказывал… если эфирное и астральное тела распались, но ментальное тело не успело очистится от алгоритмов поведения, то родившийся человек будет их реализовывать и в новой жизни. Например, в прошлой жизни человек был монахом. В новой жизни он человек светский, но никак не может построить отношений с противоположным полом. И никакие убеждения, книги, советы друзей и психологов ему помочь не могут. А все потому, что алгоритмы поведения у нас на уровне подсознания, и сознанием их изменить нельзя.
– Да это же карма, – удивился Артур.
Амалия усиленно закивала.
– Да, мой мальчик. Это кармические деформации тонких тел. Для души лучше побыть в Лимбе подольше – он стирает всю негативную информацию… А насчет смерти… Все мы знаем случаи, когда человек долго к чему-либо стремится, наконец добивается желаемого и вскоре умирает. Его жизненная программа выполнена, мотивации больше нет. Поэтому человека «выключают». Есть, правда, и другая мотивация – ради развития собственной личности. Так жили монахи в монастырях. Человек будет жить до тех пор, пока у него хватит сил на постоянные изменения себя...
– Марк Модестович наверняка не любит Маркса… – сказал Артур.
– Откуда ты знаешь? – изумилась Амалия.
– Ну, здесь сознание не определяется бытием, как минимум. А как максимум, бытие – всего лишь отражение сознания.
– О да, Марк говорит, что эволюционировавшее сознание, приближаясь к уровню четвертой касты, начинает включаться в более высокочастотные эгрегоры Дерева Сефирот и перестает воспринимать социальное давление… Именно такие люди и начинают заниматься во всевозможных эзотерических школах!
Артур почувствовал, что беседу немедленно пора завершать.
– А вообще, Амалия… Марк Модестович порядочный мужчина? И он непременно заслуживает такой прекрасной пары, как вы! Я ведь правильно все понял?
Амалия потупилась и зарумянилась.
– Да как же ты, Артур… Ну прямо ты меня в шок поверг! Ну да, мы с Марком уже помолвлены… И уже подали заявление…
– Стремительно, – Артур чуть не присвистнул. – Надеюсь, он вас достоин.
– Он достоин, Артур, – величаво ответила Амалия, и виноград в ее ушах одобрительно блямкнул.
***
Несмотря на тщательно выдержанное поведение интеллектуального айсберга, Артур озаботился заказом ланча из буфета и собственноручным приготовлением кофе для Имса и даже умудрился незаметно подсунуть поднос под белой салфеткой фактически ему под нос.
А вернувшись с обеда, в качестве нежданного вознаграждения он получил возможность созерцать трогательную картину – спящего Имса.
Тот доверчиво откинул голову на спинку кресла, рот был слегка приоткрыт, в довершение пасторали Имс забавно посапывал. Видимо, горячая еда – на бессонницу и похмелье – совсем его разморила.
Только сирень пахла уж слишком сладко, на вкус Артура. Уж как-то так сладко, что вызывала смутные воспоминания, даже не воспоминания, а тени воспоминаний, и тени эти были мрачными, даже зловещими, словно тени акул на солнечной морской глади. Как-то вдруг разом сделалось нехорошо, задышалось тяжелее, будто бы какая-то странная весна – черная, безысходная – вплыла в кабинет вместе с этим запахом.
И тут, присмотревшись, Артур заметил, что сон Имса вовсе не безмятежен. Похоже, этот сон был тяжкой мукой, так исказилось лицо спящего, так тонко застонал он сквозь сжатые зубы.
Ему продолжается что-то сниться, подумал Артур, только он ничего мне не говорит.
Артур боялся этих моментов. Боялся, что сны каким-то образом отнимут у него Имса – хотя он не знал еще, как это может быть. Боялся, что Имс заблудится в них навсегда и вернется оттуда уже другим. Не-Имсом. Или Имсом, который не любит Артура. Или Имсом, который любит другого Артура – из будущего или из прошлого.
Надо было будить.
Однако сделать это оказалось непросто. Артур и тряс босса за плечи, и хлопал по спине, и громко звал по имени, но все без толку. Наконец отвесил Имсу пощечину – и, слава богу, подействовало. Имс часто заморгал, стал невпопад размахивать руками, а потом уставился в пустоту не бессмысленным, как обычно бывает от дурного дневного сна, а жутко тоскливым взглядом. И Артур не смог себя сдержать, схватил и прижал к себе и нелепо болтавшиеся руки, и саму голову, в которой только что произошло что-то, что Артур даже вообразить страшился.
– Имс! – зашептал он горячо, – Имс, тише, успокойся!
Имс начал вздрагивать, словно вспомнил, как дышать, – медленно приходил в себя, неловко щупал пылающие щеки.
Ему было страшно, Артур видел. И снова разозлился, но теперь по-другому, начал что-то кричать, сам не помнил потом что. Защищался так от чего-то, что проникало от Имса в него самого.
– Где ты был, Артур? Как ты мог меня оставить? – вдруг вырвалось у Имса.
И Артур враз застыл. Понял. Понял, что могло присниться Имсу.
Тут же стал звонить Мише, решил послать к чертям работу, она уже совершенно никакого значения не имела для обоих. В моментально подъехавшей машине – все-таки Михаил был чистое золото! – уложил Имса к себе на колени, гладил, старался освободить – от чего, и сам не знал толком.
Имс постепенно расслабился, улегся поудобнее, но на вопросы не отвечал, уклонялся, а потом вдруг вдумчиво пообещал разобраться со всей нечистой силой, которую они обнаружат от себя поблизости.
– Hу-ну, – сказал Артур, но его нечистая сила уже не слишком волновала.
Волновало его совсем другое, нечто более конкретное.
Поэтому дома Имса ждал крепкий чай с лимоном и допрос с пристрастием. Артур, когда хотел, вполне мог поиграть в плохого полицейского.
Имс отреагировал странно.
Поставил чашку, посмотрел пристально и спросил:
– Артур? А ты чего боишься-то? Мы, по-моему, так глубоко увязли, что уже совсем нечего бояться…
Артур засунул руки в карманы брюк и заходил по комнате. Имс всегда читал его безошибочно, но, черт побери, как сложно было все правильно объяснить!
– Я боюсь, что ты ко мне не вернешься, – наконец честно сказал он.
– Что? – Имс, кажется, искренне изумился. – Что значит «не вернусь? Боишься, что не проснусь? Что меня во сне инфаркт хватит?
– Да нет… – проговорил Артур. – Ты ведь не только сегодня видел что-то особенное, да? И все скрываешь от меня. Я не знаю… может быть, там происходит что-то такое… что заставит тебя передумать…
– Передумать? – Имс вздернул брови – он до сих пор ничего не понимал.
– Передумать насчет меня, – пояснил Артур. – Может быть, ты видишь что-то слишком мрачное… Знаешь, как это бывает… происходит некая ломка… переоценка ценностей… а потом отчуждение… будешь меня винить неосознанно… И все. Финита ля комедия.
– Заткнись сейчас же, Артур, – вдруг жестко потребовал Имс. – Или я тебе врежу, гарантирую. Блядь, как я могу передумать, если все это… вся это карусель со временем… она меня как раз заставила понять, что я без тебя… лишь половина, понимаешь?
– Ты половина… – криво усмехнулся Артур. – Это уже очень много. А я никто. Ничто и низачем. Вот однажды у тебя взгляд изменится, и все сразу станет понятно. И что мне делать тогда?
Имс смотрел на него во все глаза.