Ошарашенные его действиями спутники смотрели, как тот, долго ходил между деревьями, легонько трогая их рукой, примерялся. И глаза его утратили прежнее безмятежно-бессмысленное выражение, протаяв внутрь глубиной и блеском. Руки зажили, словно своей, жизнью, олицетворяя уже не неуклюжую силу, но точность мастерства.
Он остановился возле молодого деревца, приноровился, прицелился и одним точным движением срезал его. Сияющий и довольный вернулся к своим спутникам, и лицо его лучилось каким-то недоступным знанием и умением.
Руки двигались, постукивая топором, и движения были столь же точны и скупы, как и движения Ланса во время боя.
— Вот, — гордо поднял он свое изделие, — готово… вроде.
— И что это такое? — удивленно поднял бровь принц, глядя на кривую толстую палку с обмотанной тряпицей планкой на торце, и ручкой посередке.
— Нога, — уверенно заявил Крын, — только деревянная.
— Ах ты лапоть! — возмутился Итернир, — совсем меня сгубить хочешь? Сам на такой кривульке и ходи!
— Щас покажу, — ничуть не обидевшись, подошел Крын к Итерниру.
Одним движением он вздернул того на ноги, и сунул под мышку со стороны больной ноги свою палку. Так, что обмотанная планка пришлась как раз в пазуху руки.
— Вот, — сказал он, — ты на эту… как есть и опирайся… а на ногу… эту… болезную… не ступай вовсе…
— Ступай, не ступай, — заворчал Итернир, и, опираясь на палку, ухватившись за ручку, попытался сделать шаг.
Когда первое раздражение прошло, он понял, что кривой этот костыль на удивление хорошо пришелся впору. И кривизна была в нужном месте и ручка. И ходить было, если и не привычно, но можно.
— Эдак ты и крылья, наверное, сделать можешь? — ошеломленно спросил Ригг.
— Не… — озадаченно, но совершенно серьезно почесал вихрастый затылок Крын, — не могу… наверно… это же как напиться надо…
Скоро собрав вещи и затоптав костер, двинулись дальше. Ригг великодушно принял мешок Итернира, и тот, старательно поблагодарив его, заковылял на своей палке.
Лес вокруг них был чист и светел. Листва бросала узорную зеленую тень на спутников, и солнце весело подмигивало сквозь кроны деревьев. Подлеска практически не было и идти было легко и приятно. Ригг заворожено глядел по сторонам, вспоминая родные леса, наслаждаясь уютом. До боли напоминал этот лес светлые леса родины.
Только одним было это место необычно: кроме шелеста листвы не было никаких звуков. Даже птицы не пели.
— Это, наверное, специально все! — ворчал Итернир, отвлекая от наслаждения красотой природы, — так все построено, что порядочному человеку поспать некогда. Как подъем, так в ночь все упирается! Уж не помню, когда и спал-то последний раз нормально.
— Погоди, — вдруг легким движением остановил Ригг, настороженно вслушиваясь, — слышите? Птицы.
Все замерли, пытаясь уловить далекие звуки. И сквозь шепот деревьев услышали далекие трели. Упоительно и самозабвенно заливался певун. Песня затягивала, словно звучала все громче.
— Ну, птицы, — заворчал все же Итернир, — ну и что? Одну такую все равно уже съели.
— То другая птица. Та не поет, — с легкой грустью ответил Ригг.
— Идти пора, — напомнил всем принц и сказал он это твердо и веско.
Вновь пошли вперед, хотя и шли гораздо медленнее из-за Итернира. Прекрасно это понимая, с непонятным для себя страхом он ожидал, что ему предложат скоро идти одному. Но Лестница опередила опасения.
Лес расступился небольшой полянкой, и они почти уже пересекли ее, как пронесся над травой полный тоски и отчаяния девичий крик:
— Любый мой!
Ригг резко развернулся и пошатнулся, как от удара.
— Лиса? — потрясенно проговорил он и вдруг закричал, Лисонька, любая моя!
И бросился навстречу выбежавшей из леса чуть позади них девушке. Только Ланс и Итернир узнали в ней ту, что провожала Ригга в путь. Вечность назад. Вечность вниз.
— Хорошая моя! — встретили ее его объятья, — как же ты, что же ты?..
— Милый мой, — прятала она свое лицо на его плече, — любый мой…
— Как же ты так? — обнимал он, — зачем же ты здесь?
Она молча немного отстранилась, не разрывая объятий. Долгим взглядом, дрожащим влагой, посмотрела в глаза. И в ответ задрожал его взгляд. Разрыдавшись, она вновь уткнулась в плечо.
— Когда? — теснее сомкнулись его объятья.
— Вчера, — всхлипывала она, — вчера вечером. Вспоминала она тебя… а как забывалась, спрашивала, где ты? Я уж и говорила ей, а потом она вновь забывалась… а вчера… вечером вчера… ох! Что же ты не шел. Я уж глаза-то все проглядела. Я уж и не знала как ты… чуяла только, что живой. Вчера… вчера она вечером… спросила опять, где ты, посмотрела на меня долго так, кротко, аж оторопь взяла. А потом вздохнула и отошла… вечером… как солнце горизонта коснулось. Вечером вчера…