Ими руководил странный парень. Слишком молодой. Но все они тогда были молоды. Как весь мир. Парня звали… Сехей, Сажей, Зергий?
Какая теперь разница?
Он отменно владел мечом. И сам меч у него был отменный. Чем-то он был похож вот на этого Итернира. Чем?
Хотя, какая разница?
Тогда его поставили командовать отрядом наемников, созданном из ничего прямо в осажденном городе. Да, они тогда не шли ни в какое сравнение с теми профессионалами, какими стали после многих дорог с ним. Но и их стало меньше.
То была первая война в его жизни. Тогда же был и его первый самостоятельный бой. Когда они заманили отряд барона вместе с ним самим в близлежащие скалы и там уничтожили. Странные это были скалы. Нигде таких он не видал больше. Но это все же мало волновало. Главное тогда было, что Лира была с ним. Перед схваткой он оставил ее с рыбаком Глэем, который с ними бежал из замка барона.
Как же он тогда был молод, как был влюблен, с каким неистовством бился. Но дальше неизменно вспоминалась сцена, которую он не переносил вспоминать. За свою наивность, за то, что вел себя как последний дурак. За то, что ничего уже не переменишь. Хотя в последнее время он вспоминал все спокойнее. Вспоминал так, как это видел тогда.
Так или иначе, но перед глазами все так же живо вставала сцена, когда он, все еще разгоряченный схваткой, светящийся радостью победы, вбежал в грот и остановился у входа. Лира сидела, обнявшись с Глэем. Увидев их, он, было подумал грешным делом, но тут же осек себя. Это, наверное, чтобы ей не было страшно. И еще подумал, что сейчас или никогда. И радостно воскликнул обращенным к нему с вопросом лицам:
— Мы победили! — и, уже только для Лиры, добавил, — ты свободна…
Глэй вскочил, шумно поздравил Ланса и вышел.
Ланс шагнул к Лире и опустил голову, не находя слов:
— Ты свободна теперь… и можешь идти куда захочешь, — и добавил вполголоса, — может, со мной.
«Сейчас, или никогда»: вновь строго повторил он себе и, уже уверенней, сказал:
— Я давно хотел сказать тебе, — вновь опустил глаза, поднял их, — Я люблю тебя, всем сердцем.
Подошел к ней, выпустил меч из руки, встал на одно колено, взял ее ладонь в свою и поцеловал:
— Будь моей женой!
Сейчас он вспоминал это, и по его лицу гуляли морщины. Как же он был глуп. Как это все было не так…
На самом деле все это было не так.
Она мягко высвободилась и села на камень, опустив голову на руки:
— Я… не могу… — у нее так же не было слов, глаза заблестели влагой.
И тут Ланс все понял. Все сразу стало ясно. Впервые он увидел, кто стоит рядом с Лирой. Ну, что же, он завоевал для них счастье.
Не поднимая головы, спросил уже без всякой надежды:
— Глэй?
Она не ответила, но молчание было тяжелее всякого ответа.
Он сокрушенно поднялся и в решительной боли рванулся к выходу. Но остановился, бессознательно что-то ища. Подобрал меч. Она взглянула на клинок, еще покрытый не остывшей кровью.
— Нет! — бросилась она к ногам.
Он остановился, посмотрел, ничего не понимая, на нее, на меч, и усмехнулся:
— Что ты, теперь это вся моя жизнь, — он обтер клинок какой-то тряпкой с пола и вложил в ножны.
Уже совсем без прежней решительности.
Не зная как вот так просто уходить, словно надеясь на что-то, шагнул к выходу. Обернулся:
— Я желаю вам счастья… — голос был тих и мягок, — Если бы ты знала, как я желаю вам счастья.
Он уже почти вышел, но вновь обернулся:
— Если что — я помню вас. Буду рад. Не забывайте.
И вышел.
Яркое солнце резануло глаза. Острые обломки скал громоздились под ногами. Все же странные это были горы.
Глэй был неподалеку. Подошел.
Ланс положил руки ему на плечи:
— Иди… она ждет тебя.
Опустил руку, не зная что еще сказать. Что-то сказать было надо.
— Береги ее…
Еще раз взглянул, легко толкнул в плечо и пошел прочь, перепрыгивая с камня на камень.
Взобравшись на откос, и увидев войско, ставшее ему теперь дружиной, чистившееся после битвы, еще раз уверился, что теперь это вся его жизнь.
— Ну, что, ребята, айда пропивать поместье барона! — весело крикнул он, спускаясь по откосу.
Теперь-то он знал, что любви не бывает. Не бывает вечной, большой любви. Бывает обман. Чаще — самообман. Но, может быть, тогда ему самому именно это было нужно?
А память услужливо продолжала вытаскивать из небытия картинки.
И потянулись бесконечные дни, дороги. Сколько их было? Сколько раз их нанимали? Сколько раз он начинал все снова, набирая новый отряд? Сколько ему лет? Он не знал. Говорили, что его виски уже тронуты сединой, но он не знал. Никогда не интересовался.