— Да! — истово воскликнул принц, — дайте мне мой меч, я вернусь и сожгу мост, чтобы он никогда не был построен.
— Сядь, светлый принц, — светло и ласково улыбнулся жрец, сядь, боги не благоволят поспешным решениям. Необдуманными поступками ты грешишь против верховного бога, бога разума!
Осознание греха, который Кан-Тун чуть не совершил, повергло его в почти сумеречное состояние.
— Утешься, светлый принц, — удержал поток слез жрец, остановись. Я вижу ты готов служить богам и жить среди нас. Но есть еще одно дело, которое я хотел бы обсудить с тобой. Твои друзья. Те, с которыми ты пришел сюда. Среди них могут оказаться двуличные змеи. Те, что согласятся раскаяться, а на самом деле готовы будут бежать вверх. Ты понимаешь это?
Принц готов был закивать, соглашаясь, но поневоле задумался. Перед глазами встали спутники. Один за другим. Он вспомнил слова Итернира, о том, что Лестница испытывает их, давая каждому шанс предать. И если он был прав, то никто до сих пор не предавал никого, если они здесь. Что есть правда? Что ложь? Что досужий вымысел?
— Ты задумался, светлый принц, — посочувствовал жрец, — я облегчу твою задачу. Каждый человек способен на двуличие. Услышь меня — каждый! И я хочу спросить тебя, готов ли ты указать на того, в ком ты увидишь зерна греха, после того как он раскается?
Вновь принцу страстно захотелось согласиться, но тревожная мысль удержала. «Это что же»: подумалось ему: «он хочет, чтобы я предал своих спутников? Своих друзей? Итернир говорил, что основа великого правления — любовь народа, или как-то так. Неужели я, который шел сюда, чтобы стать государем начну, с того, что предам моих спутников, тех, кто ближе всего мне стал в эти дни?»
— Нет, — твердо ответил принц, вставая на ноги и вновь гордо выпрямляясь, — к этому я еще не готов.
— Напрасно, светлый принц, напрасно, — встал жрец, направляясь обратно, — однако у тебя еще есть время. Ты должен учесть, что раскаяние должно быть полным. Ты должен понимать, светлый принц, что боги не торгуются, им нужно все. И ты должен понимать всю тяжесть своего греха, всю греховность своей гордыни. Не позволяй ей решать за себя. И еще, светлый принц, пойми, что порой сказанное слишком рано может лишь приблизить конец жизненного пути.
Всю остальную дорогу назад жрец не пытался с ним говорить. Однако по-прежнему улыбался.
Когда увели принца, некоторое время молчали. Первым молчание нарушил Торок. Он беспокойно подполз к Риггу и спросил:
— Куда, куда это они его повели?
— Кто ж его может знать, — пожал плечами тот, — может, поговорить надобно.
— А может, уже казнить будут, — зевнул Итернир, — Хотя, это вряд ли, — добавил он поймав тревожный взгляд Торока, — судя по их наглой рыжейморде, казнить они нас будут самым, что ни на есть последним делом.
— А что же теперь? — продолжил расспросы мальчик.
— А что теперь? — не понял Итернир.
— Что с нами будет? — пояснил Торок.
— Что будет? Что будет? — словно убеленный сединами или украшенный плешью в полголовы от тяжелых раздумий о сути мироздания, вопросил у потолка Итернир, — убьют, и дело с концом.
— Нет! — воскликнул Торок, — нет! Так быть не может. Это нечестно!
— Где-то я это уже слышал? — задумчиво проговорил Итернир, а Ригг начал говорить какие-то слова утешения.
Потом была тишина, нарушаемая редкими всхлипами мальчика. Итернир сидел, прислонившись к стене и задумчиво глядя на кружение пылинок в лучах света, пробивающихся из щелей в двери. Взгляд его становился все более отчужденным и, в конце концов, он запел.
Песня была, как ни странно, о любви. Простой и чистой, по мнению автора. Удивляло, что Итернир в этой песне оставил привычное кривляние, стараясь прожить жизнь героев своей песни.
Нельзя было сказать, чтобы его голос был особенно силен и чист, но он пел столь вдохновенно, с такой болью, что поневоле перед глазами вставала картина из песни, виделись отвесные суровые скалы, и слышалось гудение ветра.
Ригг и Крын еще долго сидели потрясенные.
— Это как же ж? — проговорил Ригг, расчувствовавшись, — как же ж так? Разве ж так можно?
Но его слова и не прозвучавший ответ Итернира были прерваны стуком засова.
— О! — воскликнул Итернир, — пришли. Спорим, я следующий?
Принца втолкнули внутрь, и жрец указал на Итернира.
— Ага! — воскликнул радостно тот, — что я говорил?!
— Итак, — торжественно спросил Итернир, жмурясь от яркого солнца, когда дверь захлопнулась за спиной, — о чем же вы хотели со мной поговорить? Братцы?