— А чем у вас, Геннадий Артурович, кончилось? — увел разговор от себя Тепляков, для которого недавнее прошлое нет-нет, да и начнет кровоточить еще незажившей раной.
— Дали условно три года. Правда, лишили права преподавать. Но мой заместитель по кафедре, человек молодой, напористый, а главное, хорошо вписавшийся в нынешнюю специфику, продолжил в том же духе, и — слава аллаху и всем прочим богам! — кое-что сдвинулось с места. Теперь те грехи, за что меня чуть ни упекли в узилище, называются субсидированием со стороны частных лиц. Правда, со многими оговорками и бюрократическими вывертами. Так у нас по-другому и быть не может! — забулькал бывший профессор, и добродушные морщины разбежались лучиками от глаз его и рта.
— И давно вы здесь? — спросил Тепляков, пояснив: — Я тут уже второй год.
— Так я служу консультантом! — перебил Теплякова Дименский, предвосхищая новые вопросы. — Прихожу сюда, когда позовут. Три дня назад позвали, хожу вот, консультирую. Инженеры — в основном молодежь. Старики свое отработали, передавать свой опыт молодому поколению почти некому. Но нынешняя молодежь не менее способная, чем в наше время, схватывает быстро. Правда, иногда увлекается всякими прожектами. Со временем это пройдет. Мое поколение тоже когда-то начинало с этого. Все повторяется. Но — лучше поздно, чем никогда.
Они шли по старому, потрескавшемуся от времени тротуару: Машенька впереди с коляской, мужчины сзади, то и дело останавливаясь, вскрикивая от радости, вспомнив какую-нибудь мелочь из своего недавнего прошлого, как будто в этом прошлом остались одни только радости.
Машеньке это прошлое тоже досталось нелегко, но вспоминать о нем она, при своем легком характере, не любила. В ее прошлом было все: и все возрастающая любовь к Теплякову, усиленная жалостью к его незадавшейся жизни, и насмешки подруг, и увещевания мамы, и собственные сомнения, когда Тепляков перестал отвечать на ее звонки, и как она, очертя голову, кинулась в это страшное место, каким ей представлялся лагерь, где мучают ее Юру.
Все было. Было и быльем поросло. Машенька была вполне счастлива настоящем.
— Вот чем хорош русский человек, — воскликнул Дименский, — так это незлопамятностью. Поищите таких среди других народов — не сыщете, — заключил он с несокрушимой убежденностью, — Помолчал немного, добавил, понизив голос: — А жена у тебя, Юра, прелесть. Таких искать-поискать. Береги ее.
Тепляков кашлянул, искоса глянул на вдруг погрустневшего Дименского, произнес:
— Я и так… — и задрал голову к небу, где в прозрачной голубизне повисла легким облачком полупрозрачная луна и скользили с радостным щебетаньем стремительные ласточки.