Да, так вот, эта Ангелина. Она сидела как раз напротив Теплякова и весь вечер пялилась на него, будто ей больше не на кого пялиться. И капитан Рассадов тоже пару раз глянул на него и на свою жену, как бы решая, с чего бы вдруг между ними такие переглядки и стоит ли в них вмешиваться. Конечно, Юрка Тепляков в бригаде быстро стал известным: играет на гитаре, и не просто бренчит, а, можно сказать, почти профессионально, и не только на гитаре, но и на фортепьяно. И поет. Голос, правда, не сильный, а, что называется, камерный, но приятный. И поет не какие-то там солдатские примитивные речевки, а старинные романсы и песни. Все это в нем от матери, закончившей в молодости музыкальное училище, преподававшей музыку и сумевшей привить к ней любовь у своего сына.
Ах, как она не хотела, чтобы Юрка пошел по стопам отца, человека довольно примитивного и мало чем интересующегося! Но фортепьяно, гитара, сольфеджио — это одно, а бокс, самбо, желание особо не выделяться среди сверстников, это другое. Военная среда, в которой жил и воспитывался Юрка, что называется, с пеленок, оказалась сильнее. Тем более что сверстники Юрки не понимали, зачем ему фортепьяно, и при случае, не находя других аргументов, кричали: «Эй, Шопен! Сбацай нам Моцарта!» Зато умение музицировать впоследствии выгодно выделяло его среди товарищей по службе. Особенно в глазах слабого пола. Тем более что и мужской статью природа его не обделила тоже. Но штанга, турник, параллельные брусья и боксерские перчатки не способствовали гибкости пальцев Юрки Теплякова, хотя «сбацать» он мог не только Моцарта. Так что не одна Ангелина в тот вечер втайне любовалась молоденьким лейтенантом. А потом, когда отзвенели куранты и выпито было за наступивший Новый год, когда начались танцы, Ангелина, расталкивая соперниц своим мощным телом, ринулась к Теплякову приглашать его на «белый» танец. Не иначе как с перепою. И какое-то время лишь они двое и танцевали под насмешливые взгляды офицеров и их жен.
Рассадов, похоже, внимание на вызывающее поведение своей жены не обратил, или сделал вид, что ему все равно, с кем она танцует, и встреча Нового года закончилась мирно, без всяких эксцессов. То есть этот эпизод был из тех мелких жизненных эпизодов, которые не оставляют по себе никаких следов — ни в памяти, ни в сердце.
— Вот уж кого не ожидал встретить в таком виде, так это вас, товарищ капитан, — расплылся Тепляков в радостной улыбке: приятно, черт возьми, после всего, что случилось, встретить человека, который помнит тебя и наверняка не испытывает к тебе ни малейшей неприязни.
— Это почему же? — спросил Рассадов, отделившись от машины и приблизившись к Теплякову, не выходя из-под зонта.
— Мне казалось, что у вас со службой все в порядке, что вы довольны и карьера вам обеспечена.
— Чудак, — раздвинул в подобии улыбки узкие губы Рассадов, и скобки поползли к ушам. — Насчет нормально — это ты, брат, загнул. При том бардаке, который воцарился в нашей армии, никто не может быть довольным и уверенным в своей карьере, если не имеет наверху больших звезд на погонах без просветов. — И с этими словами протянул Теплякову руку.
Их пальцы переплелись и побелели от усилий, но на лицах не отразилось ничего, будто и не было этой борьбы до последнего, то есть до того мгновения, когда один из них ослабит хватку. И первым сдался Рассадов.
— Черт! — воскликнул он, встряхивая руку. — Ну и хватка у тебя, парень! А я, видать, понемногу теряю форму: то некогда, то недосуг, — оправдывался он. — Дела заели. Да и зачем? В наше время голова важнее крепких мускулов.
— Да нет, это я так только, — смутился Тепляков. — Просто никак не отойду от прошлого. Никак не впишусь в гражданку. Извините.
— Да-да, наслышан я о твоей истории. Поговаривали, что могли бы оставить, но ты там набузил, и на тебе поставили крест. Что ж, с кем не бывает. Как говорится, три к носу.
Вдали показался автобус, и Тепляков, подхватив сумку, с беспокойством посмотрел на бывшего капитана.
— Так ты в город? — спросил Рассадов.
— Да, в город.
— Садись, подбросим! — произнес бывший начштаба командирским голосом и, ухватив Теплякова за локоть, скомандовал решительно: — Давай, а то эта колымага сомнет мне багажник.
Тепляков, сунув голову в дверной проем, быстро оглядел внутренность машины. Лимузин был вместительный — на семерых. Рядом с шофером место принадлежало парню, который все еще держал зонт над головой Рассадова. А прямо перед Тепляковым сидела молодая женщина, довольно привлекательная, с длинными голыми — почти до самых трусиков — ногами.