А дождь льёт уже много–много времени. Хильда говорила, что не меньше полугода, а Грета только смеётся и говорит, что Хильда никогда не умела считать и что дождь идёт непрерывно уже восемь месяцев.
А что случилось, никто из них не знает. Они только изредка спрашивают друг у друга: «Как ты думаешь, что вообще случилось с миром?» и «Когда же всё это кончится?».
А Вальтер точно знает теперь, что это не кончится до тех пор, пока вода не доберется до него, потому что он – грешная кукла, и из–за него теперь отцу нужно построить ковчег, чтобы спасти Хильду и Грету. Это так Бог придумал. Он всегда так делает: когда грехов становится слишком много, он делает дождь и заставляет кого–нибудь строить ковчег, чтобы спасти тех, кто еще не нагрешил.
Хильда сказала, что вода поднялась еще на два пальца…
Интересно, сколько пальцев осталось воде до вершины холма, на котором стоит их дом?
Сколько бы их ни осталось, но вода не отступит; она будет подниматься до тех пор, пока не доберётся до дома. Тогда он, Вальтер, Хильда и Грета, поднимутся на второй этаж и будут жить в пыльной мансарде. Нет, Грета, наверное, не сможет подняться. Хотя мама и говорит, что бабушка прикидывается, а на самом деле она здоровая как лошадь, но Вальтер верит, что у неё действительно болят ноги. Потому что он много раз слышал, как Грета стонет во сне, а во сне человек не может притворяться. Вот Вальтер не может притворяться во сне, он знает это совершенно точно. А во все остальное время люди только тем и занимаются, что притворяются, как говорит Хильда.
А потом вода поднимется еще, потому что ей нужно смыть Вальтера, и она не успокоится, пока не выполнит волю Бога.
Они поднимутся на крышу и там будут умирать от голода, пока наконец им больше некуда будет подниматься. И тогда они все втроём поднимутся на небо. Хильда и Грета поднимутся в рай, а Вальтер – в ад, как все грешники.
И тогда дождь кончится, и вода уйдет обратно в реки, моря и океаны. И в Манц придут новые люди и будут славить Бога за то, что избавил их от потопа и грехов.
Вальтер опасливо сходит с крыльца под дождь. Он ожидает, что тот сейчас начнёт хлестать его со всей силы, закручивать и толкать к воде. Но дождь безучастно долбит его тяжёлыми нескончаемыми каплями по голове, по плечам, по рукам.
– Ну, давай! – окликает его Вальтер.
Возможно, Бог ещё не разглядел с неба, что последний грех этого мира вышел под дождь?
– Эй, дедушка Бог! – кричит мальчик. – Я тут!
Дождь иссекает тяжелыми острыми струями поднятое к небу лицо, заставляя опустить голову. А неба не видно.
Тогда мальчик спускается по склону вниз, к самой воде. Он осторожно входит в её податливую плоть по щиколотку и замирает. Ему все равно, что промокнут старые сандалии и носки, ведь он и так уже насквозь мокрый от дождя.
Немного страшно только, что сейчас вдруг высунутся из омута множество щупальцев, зелёных и холодных, обовьют его ноги и утянут в чёрную муть, по которой гуляет рябь от падающего с неба ливня.
– Ну? – произносит Вальтер, обращаясь к воде. – Бери меня!
Вода медлит. Она не торопясь и осторожно облизывает худые ноги мальчика своим холодным языком, словно пробуя их на вкус и решая, стоит ли заглатывать это маленькое дрожащее от страха существо…
– Ты дрянь, ты дрянь! – кричит Хильда. – Ты съела всю мою душу, ты всю жизнь только и делала, что грызла меня! Когда ты только сдохнешь!
– Вот как ты говоришь со своей матерью! – воет Грета, дёргая себя за волосы. – Вот как платишь ты мне за то, что я тебя вырастила!
– Матерью?! Да какая ты мать! – взвивается дочь. – Да ты просто не дала мне сдохнуть! И то только потому, что боялась осуждения!
– Уж лучше бы дала! Уж лучше бы ты сдохла, шлюха, чем мне выслушивать такое на старости лет! Подожди же, подожди, твой последыш, твой ублюдок, припомнит тебе! На старости лет ты услышишь от него то же самое!
– Мой Вальтер?!
– Твой Вальтер!
Хильда хочет что–то ответить, но вдруг застывает с открытым перекошенным ртом, в углах которого собралась густая белая пена. В глазах её поднимается волна паники, от которой старая Грета умолкает, обмякнув на кровати. Наступает тишина, в которой слышен только нескончаемый шум дождя, смывающего с земли грехи человеческие.
– Вальтер… – произносит Хильда одними губами.
– Беги! – взвывает старуха. – Беги! Доченька, беги–и–и!
А Хильда уже метнулась к двери и выскакивает на крыльцо.
– Вальтер! – кричит она, но дождь не дает её голосу отлететь и на метр – тут же прибивает его к земле тяжелыми, как дробины, каплями. – Сыно–о–ок!