– Молодёжь… – вздохнул Маньяк, отследив направление Иониного взгляда. – Уж их–то, похоже, абсолютно не заботит, каким номером они едут. Жутковатое у нас будущее…
– Меня, собственно, тоже не заботит, – робко улыбнулся Иона. – Простите.
– Вот как? – удивился Маньяк. – А впрочем…
Он не закончил и только безнадёжно махнул рукой.
Трамвай настырно двигался не по своему маршруту. Простучав колёсами на стыках у Тихого парка, он вдруг повернул в девятую линию.
– Да что же это такое–то! – воскликнула та беспокойная женщина. Девочка, которую она так и не перестала гладить по голове, захныкала.
– Успокойтесь, – посоветовал стоящий тут же мужчина в очках с толстыми линзами, со внешностью профессора гуманитарных наук. – Успокойтесь, вы пугаете ребёнка – девочке передаётся ваша нервозность.
– Какое тут «успокойтесь»! – отвечала дама. – Я должна отвезти её к матери, в Старый Город. А как я могу это сделать на девятом номере?
– И всё же постарайтесь успокоиться, – настаивал очкастый. – Всё утрясётся.
– Ведь так? – обратился он к Ионе, почувствовав его взгляд на своём лице.
– Наверняка, – кивнул Иона и отвернулся.
«Ну точно – профессор, – подумал он. – Вылитый. Так и буду тебя звать».
«А что это ты занимаешься выдумыванием прозвищ? – подумал он следом, обращаясь к себе. – Будто собрался всю оставшуюся жизнь провести в этом трамвае».
Аккуратно подстриженные газоны центра сменялись чахлыми и пыльными травяными пятнами правобережного района. Но до правобережья трамвай не добрался. У рынка он повернул налево, в пятнадцатую линию, и уверенно двинулся в рабочую окраину. Теперь за окнами мелькали всё больше серые дома, которые становились ниже и ниже, начинаясь с восьми этажей и заканчивая двумя в рабочем посёлке, в который вскоре трамвай въехал. На задней площадке продолжали целоваться кожаные куртки. На передней назревал бунт – там уже вовсю молотили кулаками в решётку, отделяющую кабину вагоновожатого от салона.
«Глупцы, – подумал Иона. – Они даже предположить не берутся, что вагоновожатый, может быть, мёртв… Ну да, а что: ехал, ехал, а тут – хлоп! – сердце».
– Да что же, в конце концов, происходит? – пробормотал рядом с Ионой Маньяк. Кажется, у него тоже заканчивалось терпение. – Почему он не делает остановок?
– Потому что они не нужны, – произнёс кто–то сзади.
Иона обернулся. За его спиной примостился, повис на поручне Клещ. То, что он Клещ, Иона понял сразу, едва обернулся и бросил взгляд на это лицо с массивными широкими челюстями, неправильным прикусом и маленькими хищными глазками. От вида этого лица по спине Ионы даже пробежал лёгкий озноб.
«Ну и публика собралась», – подумал он.
– Потому что они не нужны, – повторил Клещ. – Процесс эволюции человека не терпит остановок.
– Причём здесь эволюция человека? – усомнился Маньяк.
– Бог, – улыбнулся Клещ. – Просто я хотел избежать слова «Бог» и вслед за учёными назвал его процессом эволюции. Но это Бог, имейте ввиду. И он не терпит остановок.
– Он мёртв, – сказал Иона.
– Кто? Бог? – внимательно взглянул на него Маньяк.
– Да нет, причём тут Бог, – пожал плечами Иона. – Вагоновожатый. Вагоновожатый умер от апоплексического удара, и теперь трамвай едет сам по себе, куда получится. Поэтому и остановок нет.
Его слова в наступившей как раз в это мгновение тишине (только стучали колёса, всхлипывала девочка, да сопели на задней площадке целующиеся кожаные куртки) услышал весь салон.
Тишина стала ещё глуше. Все лица повернулись к Ионе. Три десятка глаз уставились на него. И только кожаные куртки никак не реагировали.
– И что же теперь делать? – спросила женщина, забыв гладить по голове девочку.
«Прачка», – определил Иона. Почему именно такое прозвище получила эта женщина, он не мог бы себе объяснить. В ней, кажется, не было почти ничего от прачки.
– Ничего не делать, – ответил он. – Или что–нибудь. Какая разница.
– Вы фаталист? – улыбнулся Профессор.
– Нет, я клошар, – отозвался Иона.
– А-а, ну я и говорю – фаталист, – кивнул Профессор.
– Но версия имеет право на существование, – поддержал Иону Маньяк.
– Безусловно, – вставил кто–то. – Она объясняет всё.
Снова наступила тишина. Никто больше не пытался стучать вагоновожатому, вся передняя площадка почтительно отошла от решётки и углубилась в середину вагона, рассевшись по свободным местам.
А трамвай въехал в рабочий посёлок.
Воздух становился всё более тяжёл, напитан запахами осени, металла, окалины и горящего угля – зловоньем встающих впереди заводов. Пасмурнело, поднимался ветер, подготавливая сцену для выхода главного действующего лица – дождя.