– А мы, значит, его пассажиры?
– Пропавшие, – радостно кивнул Чахоточный.
– Но я не пропадал в этом трамвае, – возразил Иона, заподозрив в Чахоточном сумасшедшего. – Я только час назад в него сел.
«Поторопился я с прозвищем, – подумал он. – Шизиком надо было его назвать».
– Это вам так кажется, – мотнул головой Чахоточный. – Это вам так кажется, что час назад. А на самом деле мы в нём уже три года едем. Преломление времени. Слыхали?
«Точно шизик, – подумал Иона. – Хотя… Что–то такое про трамвай я действительно слышал…»
– А вот и кольцо! – радостно воскликнул Кот. – Я же говорил!
Иона уже не помнил, что́ именно Кот говорил про кольцо.
За окном действительно видны были рельсы – ржавые, давно не езженые рельсы, уложенные кольцом. В центре кольца стоял полуразрушенный вагончик диспетчерской. На боковой ветке, в тупике, застыла пара вагонов. Раскрытые двери скалились гнилыми зубами–ступеньками; ни одного человека не было видно ни внутри, ни на перроне. Навес над перроном давно прогнил и почти развалился.
– Сейчас развернёмся, – сказал Маньяк. – Ну слава богу, поедем обратно в город.
– Чёрта с два! – грубовато возразила Юдифь. – Поедем до цемзавода, как я сказала.
И она, похоже, была права. Во всяком случае, вагон уверенно миновал поворот на кольцо и проследовал дальше. Разумеется, без намерения сделать остановку.
– Господи! – простонала Прачка. – Да что же это делается?!
Снова захныкала девочка.
– Мы так и до моря доедем, – неуверенно пошутил Клещ.
– Не порите чушь, – усмехнулась Юдифь, которая, кажется, юмора не понимала и не признавала. – Рельсы кончаются у цемзавода. До моря – только на такси.
– Думаете, здесь можно поймать такси? – поинтересовался кто–то. – Было бы здорово. А то что–то на нервы действует уже этот трамвай.
– Странно, – задумчиво произнёс Профессор. – Ну доедем мы до конечной, до… цемзавода этого вашего…
– … он не мой, – вставила Юдифь.
– … и что дальше? – не обратил Профессор внимания на её поправку.
– Ничего, – прошелестел Чахоточный.
– В смысле? – повернулся к нему Профессор.
– Да вот так, – пожал плечами Чахоточный. – Ни–че–го. Конец. Всему. Небытие.
– Смерть? – кажется, увлёкся этой мыслью Маньяк.
– Что–то вроде, – глянул на него Чахоточный и снова повернулся к Профессору. – Небытие, понимаете? – и Маньяку: – Граница между жизнью и смертью – без времени, без пространства, без…
– Я не хочу умилать! – заплакала девочка.
– Да что ты, что ты, маленькая! – кинулась утешать её Прачка, зло поглядывая на Чахоточного. – Рано ещё тебе умирать. На вот конфетку…
А Чахоточный продолжал:
– Небытие. Без прошлого, без настоящего и будущего, без ветра, без запахов, звуков, чувств… Одним словом – ничего. Лета. Мы будем, но нас не будет. Как сейчас, впрочем. Мы есть, но нас уже нет.
– Бред какой–то, – оценила Юдифь.
– В самом деле, – поддержал её Клещ, – звучит как–то антинаучно.
– Кому как… – произнёс помрачневший Кот.
Середина вагона зароптала. Похоже было, что назревают беспорядки. Кажется, готовы были бить окна и выпрыгивать на ходу. И только парочка на задней площадке неудержимо и обречённо целовалась.
Было тяжело дышать из–за смрадного желтоватого тумана, покрывшего всю территорию заводов, бездушные цеха которых вставали на пути трамвая один за другим, бесконечной вереницей, словно небольшой городок был на самом деле промышленной столицей мира.
«Я и не знал, что у нас так развито производство, – думал Иона. – Впрочем, я вообще ничего не знал об этом городе. Да и знать не хотел. Зачем он мне?.. Зачем я ему?.. Встань, иди в Ниневию, город великий… А потом – на другой день при появлении зари червь подточил растение, и оно засохло…. О чём это я?.. А, ну да, ну да, мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличить правой руки от левой?.. – Он посмотрел на левую свою руку, на правую. – Мне ли не пожалеть… Мне ли… Фу, зловоние какое!.. И солнце стало палить голову… так что он изнемог и просил себе смерти, и сказал: лучше мне умереть, нежели жить… Лучше… нежели жить…»
– Что вы там бормочете? – строго покосилась на него Юдифь, которая за это время пересела в левый ряд и была теперь в одном шаге от Ионы.
Поскольку он не ответил, а лишь скользнул по ней равнодушным взглядом, она хмыкнула и поманила его пальцем.
Иона пожал плечами, сделал шаг к ней.
– Знаете, что самое ужасное в нашем положении? – спросила Юдифь негромко, почти шёпотом.
– Знаю, – кивнул Иона.