– Завидую я вам, – вздыхал иногда господин Торф. – Вашей молодости, силам… Столько времени нести тело, а потом ещё и с такой энергией копать могилу… Эх, были ведь и у меня годы!..
Я улыбался его грустным тирадам и чувствовал, что вот–вот рухну от усталости в выкопанную могилу, и господин Торф засыплет меня землёй вместе с господином Ниппельманом.
Время тянулось медленно, яма почти не увеличивалась, но к чести господина Торфа следует сказать, что это не вызывало у него никакой досады, он не сердился на мою нерасторопность и то и дело интересовался, не устал ли я, и предлагал отдохнуть. А я копал и думал о своих вещах – не забыл ли начальник вокзала связаться насчёт них с начальником поезда. А может быть, лучше было бы, если бы он забыл… Тогда отпала бы необходимость объясняться со всем этим сонмом железнодорожных служащих…
Наконец, могила была готова. Мы взяли окончательно промокшего господина Ниппельмана (слава богу, простуда ему уже не грозила) за руки и за ноги и как могли осторожно опустили тело в место его вечного упокоения.
Закапывание могилы прошло значительно быстрее, потому что господин Торф как мог помогал мне, ногами сталкивая комья и целые пласты мокрой земли и грязи вниз.
– Надо бы как–то отметить могилу, – сказал я, когда с делом было покончено. – Потом вы, наверное, положите сверху плиту или поставите памятник, но чтобы не потерять могилу надо что–то придумать.
– Да просто воткните в изголовье лопату, – с лёгкостью нашёлся господин Торф.
И правда! Я подивился его находчивости и сделал как он сказал. Но сначала мы кое–как отскребли лопатой наши туфли от налипшей грязи.
Потом господин Торф прочитал над могилой молитву и сказал краткую речь: «Покойтесь с миром, господин Ниппельман. Я не сержусь на вас за то, что вы решили покончить с собой в моём доме».
Я посчитал себя обязанным тоже сказать пару слов о покойном, но я, к сожалению, ничего о нём не знал, поэтому вымолвил только: «Надеюсь, вы не в обиде на меня, господин Ниппельман. Я старался как мог, но разве в такую погоду выкопаешь настоящую добротную могилу».
– Зря наговариваете на себя, молодой человек, – пожурил меня господин Торф. – Могила вышла отличная, я бы и сам был доволен такой могилкой.
Потом он как по волшебству извлёк из кармана тонкую фляжку и мы выпили по глотку доброго коньяку, после чего отправились восвояси. Господин Торф вызвался проводить меня до вокзала, и это привело меня в восторг, поскольку уже ощутимо стемнело, и я совершенно не представлял себе обратной дороги.
Через двадцать минут мы с господином Торфом раскланялись на площади. Он ещё раз поблагодарил меня за помощь и удалился.
А ещё через полчаса я сел на другой поезд и первым делом попросил у проводника горячего чаю и две таблетки аспирина.
Впрочем, чай и таблетки мне не помогли, а жены рядом не было, и к вечеру, под стук колёс, я умер в горячке от острой простуды.
В общем, я так и не знаю ничего о судьбе моих вещей, но теперь она мне безразлична.
Вожделение
Главный персонаж не является автором романа, об этом следует сказать сразу. Роман будет называться «Вожделение» и начинаться он будет так.
Это же просто удовольствие было смотреть, с каким непосредственным аппетитом Она обгладывает куриную ножку, как уверенно и громко Её белые зубки перемалывают хрящички, и как потом отёртые салфеткой губки касаются чашки белого кофе, втягивая ароматную жидкость, и как надуваются щёчки в выполаскивающем рот движении.
– Чего? – спросила Она между двумя глотка́ми, заметив его неотрывный взгляд.
– А? – смутился он.
– Чего, говорю, – повторила Она.
– Ничего, – он улыбнулся, опустив глаза, уставясь на зубочистку, небрежно брошенную Ею на блюдечко. К острой палочке прилипло волоконце куриного мяса. Вожделение обуяло его при виде этого нежного натюрморта.
– Вожделение обуяло меня, – так и сообщил он, поднимая глаза, но Она уже вставала из–за столика, с лёгким щелчком закрывая дамскую сумочку.
Он замер, со страхом понимая, что всё кончено, что сейчас Она просто уйдёт, оставив его у столика, над тарелкой салата, к которому он так и не прикоснулся – не успел, потому что напротив подсела Она, и, едва увидев Её, он вдохнул небо, да так и не выдохнул – какая уж тут речь о салате. Теперь небо плескалось в груди, распирая, сдавливая и грозя лопнуть его, как воздушный шарик.