В рассказе «Нечистая сила» я описал события, происходившие в начале девяностых годов прошлого века в одном из восстанавливающихся московских храмов.
Так случилось, что храм этот оказался несколько отдален от городских кварталов, располагался он в так называемой садово-парковой зоне. Больших дорог рядом не было, но всего в 100 метрах от него проходила сооруженная к московской "Олимпиаде-80" асфальтированная велодорожка, вдоль которой стояли столбы электрического освещения. Поэтому, когда возникла необходимость провести в храм электричество, пришлось установить всего два дополнительных столба. А вот с подводкой телефонного кабеля возникли большие проблемы. Ближайшим к храму сооружением, где оказалось возможным подключиться к городской телефонной сети, была трансформаторная или щитовая, которая располагалась посреди пустыря в сером бетонном здании, похожем на куб. С крыши этого строения и протянули к храму телефонный кабель. При чем первый пролет его оказался очень большим, ведь от щитовой до ближайшего столба электрического освещения никаких дополнительных опор не было. Для того чтобы провод не провисал, его очень сильно натянули. Не удивительно, что каждый месяц кабель в этом пролете рвался. Порыв соединяли (часто сами работники храма), затем провод снова натягивали, но он вскоре снова рвался. И продолжалось это безобразие около двух лет, пока, наконец, не проложили к храму подземный телефонный кабель.
В общем, хозяйственнику восстанавливающегося из руин храма и так забот хватало, а постоянные проблемы со связью, случавшиеся в самые неподходящие моменты, их только добавляли, действовали на нервы.
Должность хозяйственника в те годы занимал Алексей Михайлович Шапилов. Это был человек с нелегкой, но интересной биографией. Он родился в 1945 году в православной семье, с детства пономарил в храме, в юности иподиаконом прислуживал митрополиту Николаю Ярушевичу. Довелось ему быть и оперным певцом, и регентом в православных храмах, и начальником технического отдела в одном из ВУЗов столицы. А скольких интереснейших людей, священников и монахов встретил он на своем жизненном пути! Мне очень нравилось слушать рассказы Алексея Михайловича, когда он вспоминал об этих людях. Но такое Михалыч рассказывал только друзьям.
Подружились мы с ним не сразу. Долго присматривались друг к другу, часто вместе исполняли послушание чтецов-алтарников, пономарей. Надо сказать, что среди алтарников существует такое негласное правило: «В алтаре друзей нет». Отношения у трудящихся здесь очень добрые, братские, может быть даже семейные, но не «запанибратские». Тут есть строгая иерархия подчинения и четкое распределение обязанностей.
Когда Алексей Михайлович начал подвизаться в этом храме, я уже несколько лет был там алтарником. К новому хозяйственнику я отнесся несколько настороженно, уж очень эксцентричные люди занимали до него эту должность. А настоятель, словно проверяя нового человека, стал поручать ему самые разные труды. Михалыч безропотно соглашался выполнять любую работу, в которой имел опыт. А опыт у него был большой. Случалось, что настоятель просил его подменить внезапно заболевшего регента, или объяснить пономарям, как следует петь «Сподоби Господи…» на вечерней службе, и не просто хорошо, слаженно исполнить киевский распев, а «благообразно». Правда, после его руководства хором, настоятелю иногда поступали жалобы на грубость нового регента. Но жаловались, как правило, те, кто совсем не знал Михалыча, или вообще видел его впервые. Высокий, полный, массивный, он производил впечатление бывшего тяжелоатлета или борца, выступавшего когда-то в супертяжелом весе. Стоя на клиросе, он руководил хором, дирижируя руками, и постоянно изменяя выражение лица. В зависимости от старания певчих, глаза Михалыча то гневно округлялись, едва не выкатываясь из орбит, то становились радостно ласковыми. Но, если вдруг ошибка кого-то из певцов была слишком явной, грозный регент, не прекращая дирижировать, показывал ему богатырский кулак. Если же это не помогало, то Михалыч добавлял к кулаку, произнесенное грозным шепотом слово: «Убью!» Мне довелось однажды услышать, как он прошептал кому-то из певчих: «Молчи! Убью! А ты – пой! Тебя после службы убью!»
Если шепот Михалыча долетал от клироса до алтаря, можете представить себе, какой у него был голос.
К сожалению, в наших храмах бывает во время богослужения шумно от разговоров, хождения верующих от иконы к иконе, но хуже всего, когда шум этот производят женщины, которых благословили стоять у подсвечников. Чувствуя особую свою значимость, они часто подсказывают верующим, куда ставить свечи, когда кланяться, когда креститься. Им кажется, что самое главное в Богослужении – его обрядовая сторона, а себя они считают большими знатоками обряда. Но сами, порой, этот обряд и нарушают. То начнут выполнять какие-то работы во время Евхаристического канона, то заставляют встать присевшего на лавку старика, возмущаясь на весь храм: «Сейчас Евангелие читать будут!» А во время чтения шестопсалмия, когда устав определяет всем стоять тихо и молитвенно внимать словам святого псалмопевца Давида, начинают почему-то чистить свои подсвечники. И уж обязательно, после прочтения первых трех псалмов, когда чтец первый раз возглашает «Аллилуиа», станут неистово кланяться, заставляя делать это молодых верующих, хотя как раз в этот момент никаких поклонов, ни земных, ни поясных не положено. А в Часослове даже выделено красным шрифтом «Без поклонов»1*.
Настоятель не раз проводил беседы для наших «женщин у подсвечников». Удалось отучить их «шипеть» на девушек, вошедших в храм в брюках, или без платков, но в остальном беседы эти были малоэффективными. Еще больше свободы позволяли себе наши бабушки во время чтения паремий на великой вечерне. Но, если паремии читал Алексей Михайлович, то бабушки наши боялись даже пошевелиться, и бас этого великана гремел, отражаясь от стен храма. Михалычу предлагали принять священство и стать протодиаконом, но он от такого предложения отказался, и много раз, вспоминая об этом во время наших бесед, говорил, что не сделал ошибки, поступил правильно
В конце концов, основными обязанностями Алексея Михайловича стали хозяйственные заботы о храме и административная работа в должности директора Приходской Воскресной школы, но по воскресным и праздничным дням он всегда принимал участие в богослужении, облачался в стихарь в алтаре и командовал алтарниками. Многие проштрафившиеся пономари слышали от него грозное «Убью!», видели у себя перед лицом его большой кулак, а потому очень старались не сделать на службе никакой ошибки. Но только те, кто хорошо знал Алексея Михайловича, понимали, что человек он очень добрый и заботливый. Его «Убью!», порой, означало: «Я тебя очень люблю и уважаю, не разочаровывай меня, пожалуйста!» Но был, правда, один случай, когда Михалыч готов был привести свои угрозы в исполнение.
Произошло это в декабре 1994 года. К этому времени мы успели подружиться с Михалычем, но дружбу свою старались не афишировать. Почему-то так бывает, что к друзьям в храме внутри Прихода «прилипают» прозвища. Я помню, как двух друзей-неумех прозвали «Двое из ларца», а двух сторожей которые всегда были готовы помочь другим, называли: «братьями-бессребрениками». Даже казначей иногда шутила, обращаясь к ним: «Да зачем вам жалование? Вы же бессребреники!». Нам с Михалычем тоже не удалось избежать прозвищ, хоть и были они совсем необидными. Нас стали называть: «отец Алексей Михайлович» и «отец Сергей Георгиевич». Настоятель, порой, говорил кому-то из обращавшихся к нему людей: «С этим хозяйственным вопросом, пожалуйста, к отцу Алексею Михайловичу», «А Вы не знаете, как к исповеди подготовиться? Подойдите к отцу Сергею Георгиевичу, он Вам объяснит». Иногда, в шутку, и мы так обращались друг к другу.