Так или иначе, Клэр должна была признать, что и это лето она ждала с нетерпением. Жизнь в деревне могла грозить укусами насекомых и отсутствием мобильной связи, но она также означала, что девочка вновь проведёт время в компании Софи – совсем как в былые дни.
Пока большинство девочек их возраста коллекционировали браслеты или ручки, Софи коллекционировала Впечатления. Ставила для соседей спектакли. Искала в парке ископаемые. Исследовала исчезновение какого-нибудь предмета искусства, пытаясь разгадать тайну. Все эти моменты были преисполнены волнующей радости, и Клэр всегда была рядом, когда они наступали.
Но после постановки диагноза Впечатления перестали дарить веселье. Казалось, теперь Софи больше интересовали истории о кладбищах, врачах и прочих пугающих вещах, которые Клэр терпеть не могла.
К счастью, теперь всё это было позади, включая тревожные морщинки вокруг маминого рта и долгие часы, проведённые в приёмных отделениях. Софи поправилась. Всё стало как прежде. Точнее, почти как прежде.
Софи то и дело исчезала в комнатах особняка, вынуждая Клэр постоянно её искать. Как будто всё то время, что она провела без младшей сестры, привязало её к местам, куда Клэр путь был отрезан. По правде говоря, девочка пыталась найти Софи и сейчас, когда открыла дверь в эту самую галерею.
Стоя в пыльном очаге камина, Клэр кашляла, изучая лестницу. Из множества странных предметов Виндемирского поместья этот привлекал её внимание больше прочих. Было в этой лестнице что-то такое, что словно приглашало по ней подняться. Она посмотрела наверх, в головокружительную темноту. Что было там наверху – пауки? Летучие мыши? Что-то другое?
Как вдруг Клэр услышала позади себя треск.
Она застыла. Этот старый дом, с его тёмными углами и бесконечными свистами и скрипами, вселил в неё беспокойство в ту же секунду, как она впервые шагнула в тускло освещённое фойе и увидела отклеивающиеся обои и осыпающуюся штукатурку.
Послышался ещё один шорох, в этот раз сверху, с потолка. Клэр достала карандаш из-за уха и легонько надавила на него большим пальцем. Его кончик был острым, что слегка приободрило девочку. Софи всегда говорила, что карандаши были для Клэр деревянным большим пальцем (поскольку, прекратив сосать большой палец, младшая сестра нашла этой привычке равносильно раздражающую замену и принялась грызть карандаши). Но они ей требовались не только для этого. Карандаши были для Клэр инструментом, который она использовала для перенесения на бумагу окружащий её мир; это был способ понимания действительности.
Клэр показалось, что она слышала, как кто-то выдохнул. Что-то белое промелькнуло у неё перед глазами. Девочка обернулась…
Чьи-то руки внезапно схватили Клэр за плечи, и её крик заглушил стук, с которым карандаш ударился об пол.
– Ты бы видела своё лицо, – произнесла Софи сквозь смех, откидывая тёмные пряди, упавшие ей на глаза.
– Не делай так! – ответила Клэр, опускаясь на колени, отчасти для того, чтобы скрыть от сестры свои пылающие щёки, и отчасти для того, чтобы найти свой карандаш, который, казалось, моментально исчез, коснувшись пола. Она ощупывала мраморную плитку за камином. Твёрдое, холодное каменное покрытие царапало колени, но девочке было всё равно. Это был её лучший карандаш для рисования, который наконец сточился до идеальной длины. В следующий раз, когда она его заострит, он станет слишком коротким.
– Извини, Клэрина, просто это было так весело, что я не удержалась!
Клэр не отрывала глаз от пола. Она радовалась тому, что Софи, всегда отличавшаяся бесстрашием, не могла слышать, как её сердце продолжало бешено колотиться: «Вот ты где» – рука девочки нащупала карандаш, и она сразу же почувствовала себя лучше.
– Ого! – услышала Клэр восклицание сестры. Встав на ноги, она увидела, что Софи приподняла край пожелтевшей льняной простыни и теперь заглядывает под неё. – Смотри-ка! – Она дёрнула ткань, и та съехала с постамента.
Глазам сестёр предстал красивый единорог из слоновой кости размером чуть больше предплечья Клэр. Встав на дыбы, волшебный зверь выгибал шею вперёд, закручивавшийся спиралью рог оканчивался остриём совершенной формы. Вырезавший его скульптор, по всей видимости, был мастером своего дела, поскольку грива из слоновой кости словно колыхалась от дуновения призрачного ветра. Но, несмотря на то что единорог, вне всяких сомнений, был великолепен, он почему-то казался печальным, и это чувство, острое и отчётливое, пронзило сердце Клэр. Убрав карандаш обратно за ухо, она подошла к скульптуре, чтобы дотронуться до струящегося хвоста. Девочка мечтала о том, что однажды нарисует что-то столь же чудесное. Но Софи уже потеряла интерес к единорогу и теперь ходила по галерее, поднимая простыни, накрывавшие другие постаменты, изучая прочие предметы коллекции. Клэр заметила, что сестра забрала волосы назад с помощью фиолетовой ленты, которую она всегда носила вокруг запястья. Когда Софи собирала волосы в высокий хвостик, она напоминала Клэр об открытке, которую они получили от двоюродной бабушки Дианы. На ней был изображён бюст египетской царицы. Лицо старшей сестры имело такие же заострённые черты, как у древней правительницы, хотя веснушки, усеивавшие щёки Софи, принадлежали ей одной. Когда Клэр делала из своих кудрявых волос высокий хвостик, это лишь придавало ей такой вид, словно за её затылок уцепилась белка.