Я был тур-менеджером группы с самого начала, с первого американского концерта в «Колизее» города Денвер в 1968 году, где они открывали выступление Vanilla Fudge. В течение последующих двенадцати лет я был с ними в каждом турне и на каждом концерте почти до самого конца — координируя авиарейсы и бронь в отелях, помогая выбирать концертные залы, планируя детали, включая размер сцены и высоту разделительных барьеров, обеспечивая беспощадную полувоенную охрану, доставляя девочек в номера и снабжая группу наркотиками. Я видел, как они превратились в могучую силу музыкальной индустрии.
Но смерть Джона Бонэма показала всем, что и Zeppelin не всемогущи. Их музыка будет жить вечно, но за это они заплатили ужасную цену.
2. Крушение
Я видел Джона Бонэма в последний раз за несколько дней до отъезда в Италию летом 1980-го. Мы встретились в пабе «Водяная крыса» на Кингз роуд после вечерней репетиции, перед европейским туром. Пока мы пили бренди, я жаловался на Питера Гранта, менеджера группы, который, вместо сопровождения команды в турне, отправил меня в Италию, для лечения от пристрастия к героину.
— Не волнуйся, — сказал Джон. — Ты покончишь с этим дерьмом и вернёшься к нам к концу лета.
Когда мы вышли из паба, Джон подбросил меня на Ferrari Daytona Spider с откидным верхом, которую купил за два дня до этого. Мы притормозили перед пабом, и я повернулся к Бонзо.
— Ты понимаешь, что этот европейский тур будет первым, на котором меня не будет? Надеюсь, вы уроды, будете по мне скучать.
Бонзо улыбнулся. «Вряд ли, Коул, — усмехнулся он. — И не рассчитывай». А затем спросил: «Ты сильно зол на Питера?»
— Сильно зол. Но я знаю, что мне нужно избавиться от пристрастия раз и навсегда. Тебе тоже, Бонзо.
Бонэм засмеялся. «Для меня это не проблема, — ответил он с пылом. — Если это станет проблемой, я сразу спрыгну».
И хотя мне очень хотелось поехать на гастроли, я ощущал, что теряю интерес. Музыка Zeppelin оставалась классной, но я видел, как организация задыхается в персональных неурядицах. Для меня трудности начали преобладать над радостями.
В ранние годы Zeppelin мы были близким коллективом из шести человек, где Питер и я оказывали поддержку четырём музыкантам. Тогда было истинной радостью видеть, как стремительно растёт слава группы, которая трансформировалась в невиданный финансовый успех и шанс жить невероятной жизнью, и группа музыкантов в основном из рабочего класса находила её неотразимой и хмельной.
Но признаки дезинтеграции начали выплывать на поверхность в конце семидесятых. Джимми, Бонзо и меня стремительно затягивало в трясину наркотиков, что раздражало Роберта и Джона Пола. «Ты один из тех, кто несёт вину за это, — как-то сказал мне Роберт. — То, что происходит, заставляет нас нервничать. Ты разве не видишь, что случилось?»
Я думал, что Роберт гнал. С ранних лет гастроли группы пропитались алкоголем: шампанское, пиво, вино, Скотч, Джек Дэниелс, джин… и наркотики без меры, хотя мы редко платили за незаконные вещества. Наркотики для группы часто передавали через меня фэны, друзья, которые стучали в дверь моего номера, всовывали пакеты с кокаином или марихуаной или ещё чем-то подобным. «У нас подарок для вас». Группа редко отказывалась.
Когда Бонзо, Джимми и я начали использовать героин, никто не пытался агрессивно вмешаться, даже осознавая, что его влияние стало очевидным. Джимми так сильно пристрастился к наркотикам, что иногда опаздывал на репетиции на час или два. Поведение Бонзо, и так непредсказуемое, стало еще более непостоянным. А что касается меня, я покупал героин у дилеров в сотне метров от офиса Питера в Лондоне и хуже справлялся с ежедневными обязанностями. Я всё ещё думал, что всё контролирую, но это было не так. Я уверен, и Пейджи, и Бонэм тоже деградировали.
К 1980 году Питер и я постоянно набрасывались друг на друга. Питер не увольнял меня, но мы не могли поладить. Он был сыт по горло моей героиновой привычкой и поставил мне ультиматум.
— Выбери, куда хочешь поехать лечиться, и я заплачу, — сказа Питер. — Но ты не потащишь всю организацию за собой.
Время от времени мысль об отпуске казалась привлекательной, особенно когда мы находились в турне. Питер хотел знать, где я был и что делал каждый час каждого дня. Я чувствовал себя, будто за мной всё время следят, и мне это не нравилось. «Почему ты мне надоедаешь?» — иногда я кричал ему. Наркотики делали меня параноиком.