Хочешь мужа? На тебе мужа. Мне протягивается колода карт, и из всех я выбираю самую проигрышную.
Первым делом в агентстве я потребовала двенадцатичасовую бабушку — таков был наш профессиональный жаргон.
Ханигман наябедничала Сарре о замышляемом предательстве, и та атаковала меня уговорами не уходить, посулами и подарками. Подарки, насильственно вручённые, ненужное розовое атласное платье с шифоновым шарфом и атласными перчатками, которое, я знала, ни за что не надену, битая молью шубка неизвестной зверюшки, умерщвлённой лет сто назад, давно вышедшая из моды лаковая сумочка на защёлке, — равнодушно мною принимались и складывались в шкаф.
В агентстве я всё-таки уболтала ведущую, использовав, опять-таки, личный фактор. Пришлось признаться, что у меня якобы появился поклонник, который зовёт к себе жить, а встречаться при круглосуточной работе нет никакой возможности, и если я его потеряю, то руки на себя наложу, а Ханигман придушу.
Чёрная тётка рассмеялась и пообещала во имя спасения любви подобрать для меня хорошую старушку и для вредной Айрын терпеливую женщину.
Во время наших с ней прогулок в парк я познакомилась с русской бабушкой, очень милой, чистенькой и вежливой. Лихо заломленная панамка и белоснежные носочки делали её похожей на внезапно состарившуюся пионерку. Бабушка читала русские газеты, сидя на соседней лавке, и как-то раз сама со мной заговорила. Ханигман страшно злилась, и больше в этот парк мы не ходили, во избежание контактов с кем бы то ни было всецело принадлежащей ей хомматенды, но поздно.
Судьбоносный контакт произошёл. Видно, в Небесной Канцелярии решили, что хватит меня томить неопределённостью, и на шахматное поле судьбы вывели новый персонаж — бабушку в носочках, которая насильственно вручила мне телефон своей внучки.
Внучка эта снимала двухкомнатную квартиру и хотела сдать одну комнату, чтобы уменьшить свою долю выплаты хозяину дома, и чтобы было не так скучно жить одной. Опытная бабушка сразу поняла, что я подходящая кандидатура — не склочница, не воровка, и взяла быка за рога. Взревновав к нашей оживлённой беседе на непонятном языке, Ханигман резко сорвалась со скамейки и посеменила прочь, отклячив зад и раздражённо втыкая ножки волкера в рыхлую чёрную землю.
Пришлось её догонять, но бумажка, клочок газеты с записанным на нём телефоном, уже перекочевала в карман моих джинсов.
Расставание с Ханигман было душераздирающим. Вернее, выглядело таковым. Каждая из нас эффектно сыграла свою роль. Я, закалённая постоянными скандалами, хладнокровно бросала расплодившиеся вещи в открытый зев спортивной сумки.
Бабка театрально вздымала к облупленному потолку короткие ручки и завывала, какая я неблагодарная тварь, что лучше неё пациентки не найти, что у неё я отдыхала, ничего не делала и вместо, благодарности, ухожу. (Старуха страшно боялась чёрных, и я заранее мелко и подло радовалась — вместо меня должна была прийти чёрная женщина).
Вообще я заметила, что американцы часто ведут двойную игру. Африканцев опекает государство, и у них по сравнению с белыми много преимуществ. Ещё бы, стоит выгнать с работы за нерадивость чернокожего ленивца, как тут же поднимается хай о расизме и притеснении. В своей нелюбви к чёрным американцы признаются шёпотом, под большим секретом и только тем, кому доверяют. Мне было странно, что Айрын, прожившая восемьдесят лет в Америке, впитавшая её ценности, идеи и культуру, панически боялась представителей чернокожей расы. В этом она трогательно походила на русских пенсионерок. Ну, те-то понятно — не говорящие по-английски, никогда не видевшие негров, воспитанные в духе приоритета белой расы.
Итак, я сладострастно парировала,
— Вы, Айрын, не такая уж и больная. Вот как бегаете вокруг меня! Ноги не болят?
В ответ разъярённая пациентка потребовала вернуть ей подарки. Я с удовольствием, без тени сожаления бросила на диван розовое платье, побитую молью шубку, блестящую сумочку — и впервые в глазах Айрын мелькнула растерянность. Мне даже стало её жалко, но расслабляться было нельзя.
Начало новой жизни я отпраздновала походом в универмаг Мэйсис и сейчас поднималась по обшарпанным ступеням на четвёртый этаж в квартиру, где мне с завтрашнего дня предстояло работать, облачённая в длинное крепдешиновое сиреневое в мелкий цветочек платье и соломенную шляпку, купленную на распродаже в Блюминдейле.