«Нашел…»
Караи выбралась под низко лежавшую плиту, где метался свет сразу двух небольших фонарей, закрепленных на плечах Донателло.
Спустя миг отыскался и он сам, стоящий на коленях у рухнувшей стены в большой луже крови.
- Я их нашел, Караи, – он обернулся на звук. – Нашел. Вот они.
Девушка охнула, сев прямо в пыль, и зажала рот рукой.
Под самой стеной лежали Рафаэль и Кадзэ, раздавленные огромной плитой.
А рядом валялся Миднайт с пробитым арматурой горлом.
И конец этой арматуры был намертво зажат в руке Рафаэля…
====== Ступень до неба/2 ======
«Рафаэль мертв… мертв… мертв… Жив ли мой брат, или Леонардо еще не знал о случившемся? Кадзэ любил Рафаэля… он бы не остался, не захотел бы… а если бы заставили…»
Юки ядовито усмехнулся и закрыл глаза, чтобы не раздражал двоившийся контур экрана.
«Заставить его не смогли бы… ну, может, на какое-то время… И не надо ему оставаться здесь, как и любому из нас… вот оно как сложилось. Нет, Леонардо все же не прав – нет для нас тут места, как бы они ни искали его и ни хотели найти. Не в их это власти…»
Мотнув головой, Юки стряхнул очки и повернул голову, чтобы придержать золотистую дужку зубами.
«Я же сказал им, что если останусь, то займу его место. Сказал же. И тогда было еще не поздно. Вдруг не поздно еще и сейчас?»
До боли сжав челюсти, он почувствовал, как с металлического каркаса скрошился пластик, обнажив острый концевик.
«Пусть только он жив, пожалуйста! Боги, про которых Леонардо так много рассказывал, Боги, пусть он жив. Я не буду занимать чужого куска жизни, я не хочу вырывать клок из семьи. Ди поймет меня, уверен, он бы точно не хотел потерять брата…»
По губе стекла неприятно-пресная кровинка, потому что оправа порезала уголок рта.
«Ди, ты же понимаешь меня сейчас… Я ни о чем не жалею, я с вами такую жизнь прожил, ни у кого такой счастливой не было».
Выплюнув оправу, Юки крутнул головой, чтобы сдвинуть ее чуть в сторону, и оценил положение торчавшей вверх дужки.
«Смогу. Язык откусить не смогу – слишком хочется мне еще пожить с ними, а вот столкнуть голову с подушки… Давай, Юки, ради Рафаэля, Ди и этой потрясающей семьи. Все равно, как они, любить ты никогда не сможешь! Таким, как ты, это не дано».
Все внутри скорчилось в скулящий и дрожащий клубок, цепляющийся ногтями и зубами за жизнь и лишний раз подтверждающий правоту Юки.
Да! За такую вот, убогую, обездвиженную, ничтожную и жалкую, но жизнь! С любящими, родными, принявшими его целиком и полностью.
«Сдохни уже, убожество! Пусть живет Рафаэль. А Ди… Ди точно будет тебе за это благодарен…»
Все, что он мог – это мотнуть головой, чтобы спихнуть себя с подушки, прицелившись виском на остро торчавшую вверх дужку очков.
«Это будет быстро, Юки, ты даже не поймешь, что перестал быть…»
Когда открываешь глаза – это больно.
Это значит, что ты жив.
Это значит, что тебе еще надо драться за право дышать … собственно – дышать – это и есть твоя драка, бой за жизнь…
- Бля-я-я… – а выдох это месть тела тебе, за то, что не сдался и все еще мучаешь его своим «подождет этот сраный Рай». – Бля…
Черная муть перед глазами, в принципе, даже неплохо лечившая адскую резь в висках, вскрылась острыми лучами света.
- Ва-шу… мать, а…
Пальцы сжались на колкой сухой крошке, противно скрипнувшей под сломанными ногтями, и сорвались, расползаясь в стороны.
«Кисель гребаный, соберись! Раздавишь же тушей своей неподъемной. Кадзэ раздавишь, козлина. Поднимайся. Подумай, каково ему, если ты сам свой вес так ощущаешь…»
Пальцы сжались еще раз, на этот раз на чем-то теплом, поднырнувшем под ладонь.
Раф еще раз попробовал приоткрыть глаза и понял.
Вспомнил, что это не он так неподъемно-тяжел, а плита. Бетонная, сука, плита, которую он хотел удержать.
- Дядя Раф… дядя…
Спину резанула адская боль, чуть не отправившая обратно в черное жидко-липкое, где не было боли, но и понимания происходящего тоже не было.
«Ты на часть боли, кажется, соглашался?.. Крепко подумал, когда делал это? Точно, подумал? Так вот мудак ты, Рафи, как всегда, переоценивший себя. Ты на что согласился-то?!»
- Кодама, поднимай осторожнее, нельзя резко… – это голос Донни.
А умный очкарик уверен, что надо растягивать приятный процесс стаскивания с Рафова несчастного панциря этой гребучей Цитадели сраного Консервного Ножа?! Уверен?! Так вот Раф в этом ни хрена не уверен! О чем с радостью сказал бы, вот только дышать очень уж больно, а на такую тираду воздуха пока что, пожалуй, точно не хватит.
- Бля, дядя Ди, я тебе че, подъемный кран с регулировкой?! Я не могу ее «мееедленно» поднимать, она, сука, тяжелая!!!
- Не смей меня Ди называть!
- Кодама, не выражайся!
Раф прижмурился от внезапно окатившего его покоя, который подарил один только звук этого голоса, и расплылся в совершенно идиотской улыбке.
Лео здесь.
Лео пришел.
Лео сейчас со всем разберется.
И с болью, и с тем, что надо медленно, а что быстро, и – главное – с Рафом разберется.
Все, можно просто полежать спокойно и подышать… подышать – плохая идея…
Лео здесь… Лео теперь уж точно спасет их обоих…
- Лео… – а вот сказать – это совсем дерьмовая мысль.
Это так же больно, как получать по морде или пропускать удар в бок чем-то тяжелым…
Раф сморгнул слезы от резкого света, опять метнувшегося перед взглядом, и противной рези в легких.
- Все хорошо, Раф. Все хорошо, – тяжесть на спине стала чуть меньше, а тепло в груди растеклось еще на немного. – Я здесь. Мы все… все здесь, с тобой.
- Сни-ми… ее… – Раф трепыхнулся и тут же тихо зарычал, потому что плита еще приподнялась, и вместе с тем, как ушел вес, в ноги впились цепные бешеные псы агонизирующих мышц и костей. – Сними…
- Жгуты! – это снова Донни. – Лео! Кодама! Медленнее! Майки – живее!!
Опять командует.
«Да чтоб тебя! – Раф чуть не заорал от взрезавшей ноги какой-то холодной сухой совсем незнакомой боли. – Почему нельзя СРАЗУ это сделать?!! Зачем медленнее?! Чтоб я тут охуел от приятных чувств?! Дон, я больше не буду над тобой стебаться! Никогда в жизни, только давай живее все это делать, а?»
- Раф, держи, – прямо перед глазами возникла рука Лео, сунувшая в зубы пропотевший пыльный напульсник. – Дон, вколи ему хоть что-нибудь!
Голос брата дрожал.
«Ага, это чтоб я заткнулся, да? Чего дрожишь, старший, тяжелая плита? А я ее тут уже две вечности держу, пока вы еле топали, так теперь еще и «медленнее»! Может, пикник устроите?! Перекус, пока Рафи еще часок ее подержит?..»
- Лео… ты… слабак… знаешь это?..
- Знаю, Раф, конечно же, знаю, – родной сильный голос опять дрогнул. – Конечно, слабак, и еле плелся сюда, и долго ковыряюсь, и поднять ее не могу один… подержи еще немного, пока я отдохну…
- Поднимайте, я затянул жгуты.
- А вот теперь прости, бро, – голос Лео перестал дрожать и звякнул таким знакомым металлом, что Рафа замутило.
Сейчас будет очень больно.
– Давай, Кодама.
Челюсти Рафаэля сошлись раньше, чем мозг отдал горлу команду хоть как-то приглушить звук. Зубы пробили толстенную кожу Леовского напульсника, а тело накрыло такой болью, какой прежде Раф вообще не знал.
«Я ж только на часть… на часть был согласен… Ну зато Кадзэ цел… Выкуси!..»
И мир в голове разорвался.
Боль не пробила висок, хотя Юки ждал ее и был готов к ней.
Он даже хотел ее, но только быструю, чтобы не растерять свою такую жалкую и такую короткую решимость.
Вместо нее голову обняло что-то теплое.
Невероятное.
- Не надо, сынок.
Юки распахнул глаза и уперся в бездонный черный теплый омут.