— Поздно! — рявкнул я. И с рычанием продолжил раздирать на ней одежду, помогая себе зубами. Федосья задергалась, заелозила подо мной, не понимая, что тем только будоражит во мне низменное. Но я уже оседлал её надежно, и просто надавил посильнее на сведенные за её спиной руки. И тут же ловко обвязал их.
— Не надооо! — завыла девушка и разрыдалась от ужаса.
— Надо, Федя, надо! — процедил я злорадно ей на ухо. Убедившись, что руки она освободить быстро не сможет, засунул ей в рот импровизированный кляп из её же рубашки. Потом встал и окинул взглядом комнату.
Я задумал поступок, очевидный для каждого, кто хоть немного помнит себя подростком. Я намеревался воспользоваться ситуацией. Сейчас, когда три почти обнаженные девушки заперты со мной в одной комнате и не способны к сопротивлению, я намеревался сбежать.
Но бежать прямо сейчас было нельзя — с минуты на минуту они придут в себя и поднимут шум. Меня могут перехватить еще до того как я выберусь из терема и посадить под надежную охрану. Надо было их надежно связать. При некоторой удаче их найдут только утром, что дает мне хорошую фору.
Я снова начал остервенело рвать ночнушку Федосьи, помогая себе уже не ироткор зубами но и ногами. Получалось так себе. Неровными кусками и, самое главное, не достаточно длинные. Я ведь планировал ими связывать, мне надо было что-то похоже на бинты. Но становилось уже понятно — спеленать всех троих, как следует, не получится. Могут подползти к двери и начать бить в неё ногами. Или развяжут друг друга. Что делать? Что делать? Думай голова, шапку куплю! Тут еще Федя начала мычать и попыталась уползти из под меня. Возможно её беспокоило, что моя рубашка задралась и я сижу на ней голой задницей, а единственная часть тела, которую мужчины не могут контролировать, начала проявлять интерес к происходящему. Я поерзал, устраиваясь понадежнее и тут мой взгляд упал на кровать.
В мозгу пронесся стремительный ассоциативный ряд и я, оборвав себя на полумысли, потащил старшую сестренку на кровать.
Шибари было моим мимолетным увлечением прошлой жизни, но я с радостью обнаружил, что руки-то помнят. Выбрав лоскут попрочнее и подлиннее, вздернул старшенькую за связанные за спиной руки повыше и привязал к одной из опор балдахина. Бревнышко там надежное. Тут троих таких девушек на каждую из четырех опор можно повесить. На века делали. Проявил педантичность и последовательность, тщательно связав Федю, заодно примотав её к бревнышку и за ножки.
Следующая на очереди была Лушечка, её я опасался сильнее остальных. И не зря — я только и успел привязать её за левую и правую лапки к углам кровати, как вдруг понял, что она уже пришла в себя. Под веками глазки забегали и дыхание немного изменилось. Но продолжала упорно делать вид, что без сознания. Опасная женщина. Продолжала притворяться, даже когда я соорудил кляп и заткнул ей рот. И даже не вздрогнула, когда я резким рывком содрал с неё рубашку, обнажив задорно торчащие грудки. Повернул её лицом вниз — нечего меня тут отвлекать от дел мужских.
Все приходит с опытом, связывание голых девок тоже нарабатываемый навык — со строй и третьей дело пошло быстрее и веселее.
Придирчиво осмотрел свое творение. Хуже всего получилось с Феденькой — бедняжка была буквой «зю» изогнута, привязанная к кровати за колени и связанные за спиной руки и ей явно было неудобно. Увы, но в моем сердце нет жалости. Лушечки, как всегда, повезло больше других — распятая на кровати лежа на животе, привязанная за руки и за ноги, устроилась вполне комфортно. Места для Анфусы толком не хватило, пришлось распять её между двух столбов балдахина, и она грустно обвисла. Я свернул еще несколько веревочек, и прошелся вокруг, придирчиво проверяя путы на прочность и добавляя надежности.
Не могу сказать, что меня не настигло то самое томление, от которого одновременно и жарко, и в то же время потряхивает, как от холода. Уши горят, как к батарее приложили, а ноги мерзнут. А мой врожденный указатель степени сексуальности обстановки и вовсе зашкаливал, натягивая рубашку. Но некогда, некогда об этом думать, меня сальный мужик ждет.
И вообще, сестры все таки. Конечно, не родные… Да и какая разница, в темноте и месте, где нет законов… Даже в месте, где нет законов, остается стыд.
А ноги в самом деле мерзнут. Я подошел к Федосье и приложил ступню к её сапожкам. Похоже, как раз. Я принялся стаскивать с неё сапожки. Она протестующе замычала и попыталась сопротивляться, согнув ступню. Что это еще за бунт в опочивальне? Я сурово шлепнул её по заднице, благо та удобно торчала прямо у моего лица.