Воскресным днём двадцать восьмого августа на поле ипподрома выкатили обтянутое парусиной громоздкое и необычное сооружение. Яков Иванович и вся его команда вели себя как истинные артисты, которые работают на публику. Подготовка к полёту — это начало зрелища, и никто не спешил, разыгралось целое представление. Первый полет длился не более шести минут на высоте около пятнадцати метров. Через полчаса «Фарман» вновь оторвался от земли, сделал круг над ипподромом и ликующими трибунами, и направился в сторону Оби.
На другой день ипподром атаковали новые толпы зрителей. Газеты писали: «Никогда ещё Новониколаевск не видел такого стечения народа». На этот раз аэроплан летал в сторону реки Каменки. Каждый раз он находился в воздухе от четырёх до шести минут. Восторг вызывало каждое его приземление и каждый взлёт. Всё, больше мне ничего узнать не удалось.
— Очень интересно, вы как всегда находите, что-то новое и удивительное, особенно в том, что изучаете.
— Без этого никуда. Ну, а затеял я данный разговор совсем по другой причине.
— По какой? — настороженно уточнил я.
— Эти самые гости убили мою дочь. Кто же так в гости ходит? Они и так пришли не с пустыми руками, убивать то зачем? — резко сменившись в настроение спросил профессор.
— Не знаю.
— Вот и я не знаю, для этого изучаю эту не нужную мне науку только из-за дочери, так бы давно на пенсию ушёл, пусть вон МИВК или американцы, занимаются изучением этих проклятых Зон, которых к тому же несколько, вон даже в Америке или в Канаде есть, только я точно не знаю. В техникум хожу тоже только из-за дочки, ведь ей было, как вам когда она погибла. Обучающиеся в техникуме дети для меня последний оплот надежды. В тот злополучный день, когда это произошло, моя Танечка была у подружки в Правых чемах, и ещё, словно назло в тот день мы поссорились, и теперь каждый божий день я корю себя за это, — Евгений Захарович заплакал, взял со стола салфетку и высморкался, на нас стали оборачиваться люди, сидевшие за соседними столиками.
— Не видели, что ли как люди плачут? У человека горе, — решил избавить и так всего на нервах профессора от косых взглядов.
Он достал нашедшийся в карманах платок, вытер лицо, руки и снова высморкался.
— От заведения, — поставила графин воды и стакан, до этого бегающая между столиками официантка, наверное, услышав разговор краем уха, — примите мои соболезнования.
Я сразу налил Евгению Захаровичу воды, тот отпил пол стакана и вроде успокоился.
— Отведи меня в Правые чемы, пожалуйста — попросил он, я аж оторопел от такой просьбы.
— Извините, но я не могу. Честно, у меня родители, беременная жена, и мы же не знаем , творится в такой глубинке Зоны, туда же никто носа не совал.
— Ну и что?! Будем первыми, узнай у знакомых сталкерюг о припрятанной машине, выйдем на юго-восточном Кордоне там ближе. Пожалуйста, мне очень надо на могилу доченьки.
— Понимаю, извините меня, но я не могу, сейчас помимо вышеперечисленного, стою на учёте у Закамского, он чуть ли не каждую неделю в гости заходить либо на работу, либо домой.
— Выпишу нам разрешение от техникума, думаю, они не пожадничают и заплатят штраф за одного из лучших профессоров.
От того к чему свёлся разговор мне стало не по себе, потому что не мог помочь Евгению Захаровичу, а поставить помощи профессору выше семьи и тем более, пойти против своих принципов и ценностей, никогда и ни при каких обстоятельствах. Неприятная сложилась ситуация, от которой на душе скребли кошки. Но выбор очевиден и менять его, я не собираюсь.
— Не молчи. В принципе ладно я все понял, — резко поменявшись в лице и тоне разговоре, взглянул на часы, — мне пора, до свидания.
— Извините, до свидания, — последнее слово произнёс уже в спину быстро уходящего профессора.