О том, что мы приехали, я понял по хлопанью дверь и загородившему единственное окошко на дверце сержанту. Дверь открылась, и я вышел на улицу, солнце после тёмного помещения резало глаза, жарко было до одури. Поэтому оказавшись в прохладном помещение отдела, пришёл в себя, за время поездки голова стала словно чугунная, ещё побаливала.
Закамский отдал, какие то бумаги дежурному и забрал ключи.
— Петренко, иди сюда, — крикнул Олег Петрович, — на ключи, отведи задержанного в мой кабинет, — вручил ключи и дал команду молодому видно недавно не службе сержанту, он и в правду выглядел на восемнадцать максиму на двадцать, это как в институте четвёртый курс считает себя стариками по отношение с перваком. Опера, с которыми Закамский был у меня дома на задержании вели себя уверение и реагировали быстрее, и были уже старшими лейтенантами если не ошибаюсь это у них на погонах два эмалевых прямоугольника .
— Чего стоим? Кого ждём? Выполнять.
— Есть выполнять, — оживился неуверенный и сонный сержант.
Олег Петрович пошёл одному ему известно куда, я предполагал, что докладывать начальству свыше о проделанной работе, над ним стоял генерал комиссар.
Пусть идёт, какое мне вообще дело, может по карьерной лестнице поднимется с комиссара третьего ранга до второго, а там первый и не за горами генерал комиссар периметра Новосибирска. С его характером в самый раз на том местечке сидеть. Хотя, ни мне решать, кому там сидеть, вон предыдущий Жаров второго ранга был и пропал куда - то. Может в другой Периметр перевёлся, Доронин упоминал, про то, что помимо нашего ещё пять есть или больше.
Я хоть маленько времени ни в компании Закамского проведу, а то ещё допрос с ним предстоит неизвестно, сколько по времени длится, будет, сомневаюсь, что пять или пятнадцать минут, раз к нему в кабинет идём. Дело значит серьёзное, а такие дела, как правило, быстро не решаются, простая правда, но куда без неё. Человечество много времени существует, и большинство теорем и аксиом ещё до нашего времени вывели учёные как Пифагор и Аристотель. Жизненные правды тем более, к тому же их ни человек выводит, а сама жизнь ставит перед нами, так как есть без прикрас.
В кабинете Закамского меня усадили возле его стола, сняли наручники. Я первым делом схватил трясущимися после неудобного положения руками графин и налил полный граненый стакан, пил залпом, что вода аж текла из уголков рта и капала с подбородка на штаны. После слегка ухмыльнулся, вспомнил, как сержант перепугался того, что я сразу схватился за графин, ненароком, небось, подумал, что стукну его по голове и убегу, а его за неосторожность уволят. Он же упустил такого опасного преступника, который не совершил ни одного преступления. Иронизировал я про себя!
В ожидание комиссара успел рассмотреть обстановку царившую в кабинете. Стены, выкрашенные в серо-синий цвет, при входе в кабинет по правую руку стоит диван, напротив него шкаф со стёклами в дверцами сразу видно важных документов там не хранили, только вешали тёплую одежду в холодное время года, слева возле окна стоял дубовый коричневый стол с тёмно-зелёным сукном, занятый сейчас графином и стаканом на подносе в компании с чёрной лампой и такого же цвета телефоном, среди всего это выделялась, белая папка.
Скрипнула дверь, Закамский зашёл как всегда важно и горделиво, голова чуть задрана грудь вперёд, спина ровная. Да и все черты лица у него как будто по линеечки, вон из-за этого даже нос какой-то острый кажется. Китель с иголочки, чистый, блестит. Достал из левого кармана папиросы со спичками и закурил. Подойдя к столу, швырнул на него их и спросил.
— Будешь?
— Не курю.
— Зря, я же вижу, что у тебя руки трясутся. Пару затяжек и сразу спокоен, — он продемонстрировал как это, ему не в милиции надо работать, а в театре, хороший бы актёр получился.
— Объясните мне поподробнее, за что я задержан.
— Скучный вы, Белов, я с вами по-человечески, думал поговорить о курение, а там и о мире в целом.
— Извините, но у нас с вами с первой встречи знакомство уплыло на лодке не в то русло.
— Возможно, хорошо сказал, мне нравится.
Закамский наконец сел и развязал папку, прикрывая фамилию написанную на ней, и чего я только на неё раньше внимание не обратил.
— Говори только честно, от этого зависит твоё будущее. Хотя ты вроде парень не глупый.
Какой я тебе парень? Так и хотелось сказать, двадцать шесть лет.