— Я телефон теперь вообще в руки не беру, — отстраненно отозвался Леви, расставляя в комнате мольберты, едва ли обращая внимание на подпирающую дверной косяк недовольную женщину.
— Решил пополнить ряды анархо-примитивистов? — колко поинтересовалась женщина, устраиваясь на стуле и прожигая пристальным взглядом спину друга, затянутую в идеально белую рубашку.
— Подумываю об этом, — Леви даже не обернулся, продолжая заниматься своими делами.
— Тебе там фанаты свой восторг выражают, а ты даже телефон в руки не берешь.
Хмурый взгляд убийственных ртутных глаз заставил Ханджи заливисто рассмеяться.
С одной стороны Леви был рад, что его картину так хорошо восприняли. Он буквально вложил в нее всю душу и мастерство, которым владел на данном этапе жизненного пути. Его популярность стремительно увеличилась, причем не только в сети, но и в реальной жизни. Ему предлагали участие в разных выставках, а количество людей, посещающих его студию, увеличилось почти в три раза. А больше всего радовало то, что Эрвин перестал вынимать Аккерману мозг по маленькому кусочку, при каждом удобном и не очень случае вспоминая проигнорированный мужчиной контракт и задолженность за студию.
Но вот другая сторона умудрилась в кратчайшие строки попортить позитив от первой. Постоянно приходящие уведомления просто сводили с ума, медленно доводя до кипения. Ханджи была права, фанаты выражали ему свое искреннее восхищение, объемно так выражали, чаще всего неумело, но это было не столь важно, ведь хорошо грело самолюбие. Аккерман был очень доволен собой в первый день. Задумался о том, что он хороший художник во второй. На третий день оповещения о комментариях, лайках и новых сообщениях заставило зародиться где-то в районе груди глухое раздражение. К концу недели Леви просто перестал брать в руки телефон. Тот сиротливо лежал дома на тумбочке, выключенный и разобранный — так, чтоб наверняка.
— Читаешь на ночь вместо книги? — язвительно отозвался Аккерман.
— Конечно, — Ханджи энергично закивала. — Там такая прелесть есть, ты не поверишь… Некоторые даже Эрвину зачитываю.
— Уволь меня от подробностей, — резко оборвал подругу Леви. И как раз вовремя — на пороге показался первый человек из группы.
— Добрый день, — робко поздоровалась невысокая девушка, разматывая длинный полосатый шарф, а затем с завидным энтузиазмом пытаясь впихнуть его в рукав куртки. — Можно?
— Привет. Конечно, заходи, — охотно откликнулась Ханджи, словно хозяйкой студии была именно она, а Аккерман всего лишь исполнял роль мебели. — Ладно, мелкий, — Леви раздраженно дернул уголком губ, но ничего не сказал, давно привыкнув к этому обращению. Поначалу оно его неимоверно бесило, но сейчас удавалось обойтись ровным игнорированием, — я пошла. Но, бога ради, включи телефон, вдруг что-то срочное.
Мужчина коротко кивнул, буркнув про себя несколько ласковых в адрес женщины.
— Иди доставай краски и садись, — скомандовал Леви послушно метнувшейся в подсобку девушке.
Следующие пять часов обещали быть спокойными и размеренными, и Аккерман чувствовал предвкушение привычным покалыванием в кончиках пальцев. Ему нравилось проводить время в студии, обучая и подтягивая навыки рисования других. Было в этом что-то упоительное, захватывающее.
Девушка вернулась из подсобки, неся в руках набор масляных красок в специальном контейнере, деревянную палитру и кисти.
— Так, на чем мы остановились?
***
Через несколько недель ажиотаж, вызванный портретом Аккермана, частично схлынул, позволив вздохнуть с облегчением. В студии стало посвободней, но мужчина совершенно не видел в этом ничего плохого. Люди, которые пришли сюда исключительно чтобы поглазеть на него, задавая попутно миллионы вопросов, пытающихся, видимо, выиграть в соревновании «самое примитивное, на что только способен человеческий мозг», разочаровались отсутствием ответов от несговорчивого угрюмого художника и разошлись, прекратив марать бумагу и холсты. Зато оставшиеся ученики, и без того души не чаявшие в Леви, теперь смотрели на него с еще большим благоговением во взгляде. Так люди смотрят на кумиров, тех, чьим талантом восхищаются и кому стремятся подражать или чьему примеру следовать.
Аккерману льстило это отношение, но он бы предпочел, чтобы все оставалось по-старому. Ему не нравилось повышенное внимание к себе, мужчине больше по душе было вести куда более незаметный образ жизни.
— Добавь теней, сделай его более объемным, — посоветовал Аккерман, наблюдая за тем, как один из новичков с россыпью веснушек на открытом лице возится с рисунком, неуверенно держа карандаш в руках. Пока они занимались самыми основами, практикуя трехмерные фигуры и учась рисовать тень. — И не бойся проводить линии, создается впечатление, что если рукой к бумаге прикоснешься, то она тебе ее как минимум откусит.
Парень перевел испуганный взгляд на Леви, а затем фыркнул. Чудно, мальчик с чувством юмора попался.
— Я попробую, — пообещал он и принялся чертить новую фигуру уже куда более уверенно и еще старательнее, чем все предыдущие.
Аккерман еще немного понаблюдал за процессом, а затем, удовлетворенно кивнув, пошел смотреть, как там дела у остальных.
Ребятами из второй группы он мог по праву гордиться. Когда они к нему пришли, едва могли карандаши в руках держать, что и говорить о чем-то большем, но теперь было на что посмотреть. Вон у Петры, сидящей у окна, замечательно получались разные растения, и сейчас на ее холсте красовалась огромная охапка всевозможных цветов, с трудом впихнутая в теряющуюся на фоне всего этого великолепия вазу. Эрду, забившемуся в самый угол, отлично удавались рисунки в графике, особенно ему нравилось изображать архитектурные изыски. Оруо пока не определился с собственными предпочтениями и стилем, но очень достойно подражал стилям других. Гюнтеру нравилось играться с цветовой гаммой, так что все его работы всегда имели в себе нечто необычное, даже если сам рисунок был весьма посредственным. Цвета подкупали и заставляли остаться рядом еще немного и повнимательней рассмотреть, изучить, почувствовать. Таких художников любят на выставках современного искусства, и Леви всерьез задумывался предложить Гюнтеру попробоваться в одной из них.
Рабочую атмосферу нарушил пронзительный телефонный звонок, противной трелью беспощадно вгрызающийся в уши всех немногочисленных присутствующих. Леви узнал в этой мозгодробительной мелодии свой телефон. Раздраженно цыкнув, в несколько шагов преодолел расстояние к подсобке и, немного покопавшись в карманах куртки, выудил оттуда разрывающийся аппарат. Таким же широким шагом вылетел за дверь, поднимая трубку.
— Какого черта тебе надо?! Мой рабочий день не закончился, и ты об этом знаешь, — зашипел Леви в трубку, едва та коснулась уха. Постоянные звонки в рабочее время с такими же постоянными просьбами их не повторять уже выводили из себя. Аккерман не любил повторять и ненавидел, когда его не слышали.
— Ммм, может, соскучился? — раздалось томным голосом на том конце.
— Не звони мне в рабочее время, — холодно отрезал Аккерман, сжав свободную руку в кулак.
— Мне за тобой заехать? — человек по ту сторону явно не хотел так просто сдаваться.
— Нет, — и Леви, не дожидаясь ответа, повесил трубку, не желая продолжать разговор.
Внутри все кипело. Он ненавидел, когда его любовники начинали требовать от него чего-то большего, старались стать частью его жизни. Ему от них нужен был только секс, без какой-либо эмоциональной привязанности и обязательств. Когда они переходили очерченные заранее границы, он безжалостно разрывал с ними связь. Всегда.
— Плохой день? — участливо поинтересовался мелодичный голос, заставив Леви вздрогнуть и разом растерять всю свою воинственность, раздражение и даже частично досаду, ведь теперь придется искать нового партнера, и неизвестно, сколько времени это займет.