Раковина обнаружилась в противоположном углу. Рядом стояла невысокая пластиковая тумбочка с масками, растворителями, по всей видимости, банками с краской и прочим. Над раковиной повисла полка в цвет стеллажа, хранящая в себе баночки и стаканчики с одной стороны и компанию из ярких кружек с другой. Эрену досталась кружка самой спокойной, серебристо-серой расцветки, сестра-близнец которой стояла ближе всех.
Быстро ополоснув кружку и разместив ее в общей куче, парень нехотя покинул подсобку, возвращаясь в саму студию. Аккерман едва удостоил его взглядом из-под полуопущенных ресниц, мол, пришел, не заблудился, не потерялся, вот и замечательно.
— Стул, — напомнил мужчина.
Эрен послушно уселся. Выпрямил спину, свел колени, устроил на них ладони. И выжидающе уставился на художника.
Леви недовольно цокнул языком и начал командовать:
— Расслабь плечи, поверни голову. Нет не так, сильнее. Смотри в окно. Вот, так, немного выше. Упрись локтями в колени. Да нет же, расставь ноги шире. Еще. Вот. Подними одну руку. Какую хочешь. Ладно, давай левую. Запусти в волосы. Ты знаешь значение слова «запустить»? Не вцепиться. Вот так, другую свесь с колена. Не сжимай в кулак.
Аккерман понемногу начинал терять терпение. Он ожидал, что парень будет стесняться, все-таки не каждый день его позировать просят, но это зажатое существо, сидящее сейчас напротив, побуждало мысли о кровавом убийстве.
Минут через десять Эрен занял такую позу, которая более-менее удовлетворила Леви.
— Сделай лицо попроще, — вишенкой на торте закончил Аккерман, берясь, наконец, за карандаш. На лице у Йегера огромным шрифтом было написано два чувства — усталость и глухое раздражение, которое немного отпустило, когда художник принялся за свое дело.
В студии было удивительно тихо. В воздухе витал лишь звук танцующего по бумаге карандаша и шуршания одежды. Эрен от нечего делать стал рассматривать студию. Точнее, тот ее угол, который был доступен обзору в данный конкретный момент. Большую часть этого самого обзора занимал мольберт Леви, так что видел юноша лишь серые стены и деревянные панели, за которыми наверняка было спрятано огромное количество полок разного предназначения.
Вообще, Эрену нравилось тут. Несмотря на темные стены, деревянные панели и такая же мебель оживляли интерьер, а давить темному цвету на мозг мешали пущенные по потолочным балкам плетущиеся растения и вазоны с чем-то высоким и буйно растущим, — Йегер никогда не умел различать растения, — стоявшим около огромных окон.
— Йегер, голову, — одернул парня Леви, когда тот, забывшись, начал ей крутить в разные стороны, пытаясь отыскать в интерьере студии что-нибудь интересное. Но, увы, он не успел, пришлось исполнять требование и возвращать голову в изначальную позицию.
Было очень скучно. Любые попытки заговорить Леви пресекал на корню, увлеченно черкая карандашом на холсте, а затем взявшись за краски. А потому юноша принялся наблюдать за выражением на лице художника: за сосредоточенно поджатыми губами, немного нахмуренными бровями и полностью отвлеченным взглядом; немного смущаясь, когда их взгляды пересекались. Но Аккерману, кажется, было все равно — у него что-то не ладилось. Он смотрел то на Эрена, глядящего в ответ на мужчину, то снова на холст, хмурился еще больше, а затем, недовольно цокнув языком, встал.
— Что-то не так? — озабоченно поинтересовался юноша. Леви не ответил, буркнув что-то неразборчивое под нос, и, развернувшись, ушел в подсобку. Эрен растерянно замер на стуле, судорожно соображая, что все это значит и что ему полагается делать дальше.
Через минуту-две мужчина вернулся обратно, держа в руках новый холст. Йегер с интересом наблюдал, как художник снимает использованный и, по всей видимости, испорченный холст, заменяя его чистым.
— Измени как-нибудь позу, — попросил-приказал Аккерман, снова усаживаясь на стул и поправляя закатанные рукава белоснежной рубашки. Как можно было рисковать рисовать красками в такой светлой одежде, Эрен не понимал, ведь сам он мог перепачкаться даже ручкой, просто сидя на паре и вертя ее в руках. А здесь ни единого пятнышка, и это казалось чем-то невероятно запредельным.
Исполнив просьбу, парень поменял позу, но Леви она не понравилась, так что еще минут пятнадцать они убили на определение положения тела на стуле. В результате многострадальный предмет интерьера развернули спинкой к мольберту, а Эрен уселся сверху, скрещивая руки на спинке и положив на них голову. На этот раз мужчина даже не добрался до красок, прекратив рисовать, даже толком не закончив эскиз.
Эрен закусил губу, наблюдая за мужчиной виноватыми глазами. Ему казалось, что это из-за него у художника не получается писать картины, что с ним что-то не то. Он сам понимал, что это глупо и он тут ни при чем, но ничего не мог поделать.
Наконец Леви вернулся из пучины невеселых мыслей и неудовлетворения проделанной работой пополам с недоумением касательно ее причины, и заметил подавленное состояние юноши, щенком глядевшем в пол.
— Думаю, для первого раза достаточно, — констатировал он, скрещивая руки на груди.
— Первого раза? — глупо переспросил Йегер, невольно сводя густые брови к переносице, походя теперь на недоумевающего ребенка. — А будут еще?
— А нет? — вопросом на вопрос ответил Леви, пытливо заглядывая в растерянные изумрудные глаза. Это заставило Эрена задуматься, а правда ли он считал, что отделается одним единственным разом. И понял, что гадать бесполезно, ведь мысли о подобном напрочь проигнорировали его лохматую голову, обойдя стороной.
— Нет? — и все же он не был уверен.
— Замечательно, — поставил точку в этой немногословной и странной беседе художник, подводя этим самым черту, а затем снова вставав со стула и уходя в подсобку. Юноша остался молча сидеть на стуле, вцепившись в него так, словно от этого зависела его жизнь.
Странно было чувствовать этот дискомфорт и волнение, а еще душащую неуверенность, ведь Йегер обычно был куда более решительным, иногда даже чересчур, как любит повторять ему Армин, читая очередную нотацию на тему «Дурак, используй хоть иногда свой мозг, он ведь тебе для этого дан». Эрен часто кивал, показательно раскаивался, вызывая неодобрение у друга и слабую недоверчивую улыбку у Микасы, и через какое-то время все повторялось, разнясь лишь в деталях. Как говорится, повторение — мать учения.
Аккерман тем временем вернулся из подсобки, мягким, почти беззвучным шагом приблизившись к юноше, и протянул тому белый аккуратный конверт без каких-либо марок или надписей. Эрен поднял на него раскосые глаза, в которых явно читался немой вопрос.
— За работу, балда, — закатил глаза мужчина, продолжая держать конверт на весу, в ожидании, когда же это красивое лохматое недоразумение додумается взять его в руки.
— Правда, что ли? — удивленно отозвался Йегер, принимая из рук конверт. — Спасибо.
— Пожалуйста, — быстро отозвался Аккерман, отвернувшись, едва прямоугольный бумажный кармашек оказался в тонких длинных пальцах юноши. — Можешь идти. Я тебе позвоню, назначим следующий раз.
— А… Хорошо, — неуверенно согласился Йегер, неловко поднимаясь со стула и немного разминая затекшие конечности. — А можно посмотреть, что вышло?
— Нет.
— Ладно, — покладисто согласился он. — Тогда спасибо вам, Леви, — ловко подхватил с пола у вешалки тот самый рюкзак, увешанный значками как новогодняя елка игрушками, перед этим набросив на плечи ветровку. — До встречи, — и, улыбнувшись, вывалился в коридор.
Аккерман остался стоять посреди студии, снова и снова проматывая в голове тот момент, когда пацан назвал его по имени. Внутри что-то робко поскреблось, но было безжалостно раздавлено в тот же момент. Фыркнув, художник направился убирать неудавшееся дело рук своих, про себя пообещав обязательно позвонить парню на следующей неделе.