Нет, это просто не могло быть правдой. Глория была моей подругой столько лет – и вот теперь кто-то пытается доказать мне, что дружбой там давно уж и не пахло? Такое не представлялось мне возможным. Глория, с её белыми волосами, невинным лицом, похожая на ангела – она просто не могла бы так поступить со мной – да и вообще с кем бы то ни было…
Это потом уже мне предстояло обдумать это всё и вспомнить, что и я порой ловила на себе взявшиеся, казалось, из ниоткуда взгляды, полные ненависти. Знаете, бывает, словно спиной чуешь, как кто-то тебе «добра» желает. И уже позже мне предстояло понять, что перепады настроения Глории были следствием её наркотической зависимости. Мне кажется, я так никогда и не смогла бы ответить ей взаимной ненавистью. К Глории я чувствовала только безграничную жалость и сострадание. Она была глубоко несчастным, больным человеком, а ненавидеть таких просто невозможно.
Но в ту минуту я так, разумеется, не думала. Я не верила, что меня могли так предать. Хотя все факты были на лицо, я всё же продолжала фанатично убеждать себя в том, что всё это неправда.
– Хейли, – позвал меня детектив, и я подняла на него заплаканное лицо, – я очень, очень Вам сочувствую.
Я вытерла слёзы с щёк. Голос мужчины отрезвил меня, и я придала лицу бесстрастное выражение.
– И всё же, я не понимаю. Зачем Вы меня вызвали, Эндрю? Это ведь могло бы и подождать. Надеюсь, Вы не против – я лучше поеду в больницу. Мне кажется, операция уже закончилась.
– Но, – Коллинз попытался меня остановить, – я хотел бы, чтобы Вы дали показания… По поводу Вашего похищения.
– Потом, – твёрдо сказала я, – мне нужно ехать. Всего доброго.
До больницы я добиралась на такси. Мозг сыграл со мной забавную шутку – если что-то вообще можно было считать забавным в этой ситуации. Я вроде как и понимала, кто виноват в аварии, произошедшей с моим мужем (а больше меня, кажется, тогда ничего и не волновало), но образ злоумышленника никак не вязался с Глорией. И то, что она была мертва, тоже пока что прошло мимо меня. Так что я сделала только один вывод из встречи с детективом: преступник найден и наказан, остальное – неважно.
Операция действительно была закончена, и доктора Дийка я уже не застала. Неожиданно оказалось, что на часах уже почти девять вечера. Гарри лежал в реанимации, и из коридора через толстое стекло я видела его. От его тела отходило такое количество трубочек и проводочков, что мне стало дурно. Ко мне подошла молоденькая медсестра, не из той смены, что была днём.
– Чем могу помочь? Время приёма давно закончилось.
Я проигнорировала фразу про приём и, не отводя взгляда от стекла, сказала:
– Там мой муж. Как он?
– О, – медсестра сжала губы, – знаете, его только недавно привезли с операции. Состояние тяжёлое, но стабильное. Дышит сам, хотя аппарат искусственной вентиляции у нас наготове. Доктор сказал, что он или очнётся теперь, или уж умрёт.
Тут она ойкнула, словно сказала лишнего. Я посмотрела на экран, где отображалось на тонкой полосе биение пульса Гарри.
– Пустите меня к нему.
– Ну что Вы! – девушка всплеснула руками. – Это же реанимация. Я не могу.
Я молча достала из кошелька хрустящую зелёную купюру. Медсестра растерялась.
– Я ничего не буду трогать. Просто, мать вашу, пустите меня к моему мужу.
То ли соблазнившись видом купюры, то ли испугавшись моего тона, девушка всё же позволила мне войти. Облачённая в медицинский халат, с волосами, собранными под шапочку, я прошла к кровати, на которой лежал Гарри.
Слегка коснулась его руки кончиками пальцев.
Расплакалась.
– Не смей, – выдавила я сквозь слёзы, не особенно надеясь, что он слышит меня, кто бы там что ни говорил о том, что люди в коме способны воспринимать окружающий мир. – Ты не можешь вот так взять и бросить меня… Бросить нас.
Меня била крупная дрожь, и я безумно хотела, чтобы Гарри сейчас очнулся и раскрыл мне объятия. Я бы тогда кинулась в них и никогда бы больше не согласилась отойти от него и на шаг.
– Ты же мне обещал, Гарри, что не оставишь меня и будешь рядом всегда. А теперь решил слиться? Чуть что, сразу в кусты, да? – неся откровенную чушь, я продолжала реветь, уже сжимая пальцами ладонь мужа. – Не могу поверить, что ты такой трус. Обещаю тебе, если ты вдруг решишь умереть, я тебя на том свете найду… И… Не знаю, что с тобой сделаю!
Его лицо выглядело так, словно он просто спит, и, если бы не бесчисленные трубочки и писк кардиомонитора, я могла бы забыть даже о случившемся. Я никогда в жизни не молилась, но теперь мне хотелось сделать это – сделать хоть что-то, что могло бы помочь Гарри выбраться из этого состояния и вернуться ко мне.
– Саутвуд, твою мать! Не смей! Я не смогу, если ты уйдёшь… Я же, чёрт возьми, люблю тебя!
Сквозь пелену слёз, делающую зрение расплывчатым, мне всё же удалось увидеть, как распахиваются самые прекрасные на свете серые глаза Гарри.
========== Эпилог ==========
Несмотря на то, что Гарри был против поездок куда-либо в моём теперешнем положении, мы всё-таки отправились к Катрионе и Фреду на очередной всесемейный сбор. В конце концов, Рождество было самым важным праздником в году, и я не считала последние недели беременности достаточным оправданием для отсутствия на этом мероприятии.
За прошедшие четыре года не столь уж многое изменилось в нашей семейной жизни. Гарри, уверенный теперь в моей безграничной любви к нему, делал всё, чтобы я с каждым днём влюблялась в него всё сильнее и сильнее, хотя мне всё время казалось, что сильнее уже и некуда. Ощущение сумасшедшего счастья больше не пугало меня, как прежде. Теперь я бы уж точно никому не позволила разрушить мою жизнь.
Конечно, когда осознание вины Глории наконец пришло, мне было очень больно. Но рядом всегда был любимый муж, чьё плечо служило надёжной опорой для моего душевного спокойствия.
Хотя я и хотела родить второго ребёнка намного раньше, у меня некоторое время не получалось зачать. Я сильно переживала, хотя Гарри утверждал, что в этом нет ничего плохого: в конце концов, попытки сотворить второе дитя были необыкновенно приятны нам обоим. Теперь же я точно знала, что ношу сына; мы с Гарри решили назвать его Александром в честь дедушки моего мужа. Это решение было весьма положительно принято нашими родственниками.
Я теперь нещадно подкалывала Катриону, называя её повторюшкой: она ухитрилась забеременеть во второй раз через несколько недель после меня. Спустя некоторое время появился ещё один повод для поддразниваний: Кат, прежде утверждавшая, что ни за что не справится с тремя детьми, оказалась беременной двойней. Так что теперь она уточкой перекатывалась по кухне, подобно мне, хотя ей-то рожать предстояло намного позже.
Эвелин уже исполнилось пять, и она обещала вырасти ослепительной красавицей. Хотя её баловали все, кому не лень, мы с Гарри всё же старались воспитывать её относительно строго, чтобы из неё не выросла копия меня. Ей-Богу, я была бы не столь терпелива, как моя матушка.
В доме Катрионы и Фреда был настоящий дурдом: Иви с Максом вместе с детишками Элис и Дэна, друзей хозяев праздника, устроили игру в прятки, пока собирались остальные гости, в то время как Кристина, годовалая дочка Ванессы, капризно кричала из детского стульчика, требуя к себе внимания. Дженни Саутвуд, сестра Фреда, недовольно морщилась, глядя на этот локальный детский сад. Её недовольство было мне, как бальзам на душу.
Когда все, наконец, собрались, и я сидела, окружённая родными людьми, я в очередной раз подумала: как всё-таки хорошо. Кто бы мог подумать, что моя выходка с марихуаной, спровоцировавшая давление родителей по поводу брака, обернётся именно так! Я так любила мужа, дочь и ещё не родившегося сына, что моё сердце, казалось, разрывается от этой любви.
Едва прозвучал первый тост за рождественским столом, как я вскрикнула от неожиданно пронзившей моё тело боли.