С твоим днём, золотце. Желаю тебе всегда достигать поставленных целей, и пусть это достижение, как процесс, так и результат, неизменно доставляют тебе удовольствие. Люблю.
Нет ничего хуже, чем видеть, как твой любимый человек угасает от терзающей изнутри боли.
Каждый чёртов день, прошедший с того дня, как Хейли выписали из больницы, был для меня сущим адом. Эйфория, настигшая меня от неожиданного «воскрешения» жены, быстро сменилась паникой.
Хейли была нездорова, и было бы глупо терзать себя ложными надеждами на то, что всё пройдёт со временем. Мне казалось, что ей становится только хуже. Я старался, как мог, быть рядом с ней каждую минуту, но она дичилась, напоминая раненого зверька, забивалась в углы и в ужасе глядела на меня своими огромными испуганными глазами. И именно осознание того, что я ничем не могу помочь жене, больше всего прочего меня угнетало.
Несколько раз я, проходя ночью мимо её комнаты, слышал сдавленные рыдания. Мне хотелось бы зайти к ней и попытаться утешить, но Хейли начинала дрожать от любого шороха даже в дневное время суток, что уж говорить о ночи — теперь она спала, если это было сном, только при включённом свете. Казалось, что лучше ей становится только с дочерью. Эвелин поначалу была для Хейли лучшим лекарством: заботясь о ребёнке, моя жена не выглядела такой загнанной в угол. Впервые увидев, как меняется выражение лица Хейли при виде дочери, я счёл было это добрым знаком, однако дни сменяли друг друга, а прогресса никакого не наблюдалось.
— Ей действительно нужна помощь квалифицированного специалиста, — заметила моя мать, и я чуть ли не впервые в жизни разозлился на давшую мне жизнь женщину. К моему огорчению, эта идея была положительно воспринята остальными членами семьи. Я чуть ли не сорвался на родственников, хотя никогда не страдал вспышками гнева, но меня поддержала Кат, заявив, что Хейли сейчас нужна наша поддержка, а не сторонних людей. Хотя мы с невесткой были вдвоём против всех остальных в этом вопросе, всё же нам удалось отстоять нашу позицию.
Но после Катриона встревоженно призналась мне:
— Я действительно не знаю, такая ли уж это хорошая идея. Хейли слишком замкнулась в себе. Удастся ли нам вытащить её, Гарри? Она ведь почти ни с кем не разговаривает теперь.
Я и сам не был уверен, что у нас что-то может получиться. Моя жена всё больше отдалялась от меня с каждым чёртовым днём, и все попытки наладить с ней контакт разбивались в пыль о глухую стену непонимания. Она как будто спряталась от всех вокруг в плотный кокон и не собиралась подпускать ни меня, ни даже своих родителей.
И ещё журналисты, будь они неладны. Хотя Хейли потеряла интерес к новостям в Интернете, мне пришлось отключить доступ к сети в доме, чтобы она даже ненароком не наткнулась на одну из этих ужасных статей, которые о ней писались. Газеты и журналы в наш дом так же не попадали, потому что Хейли вряд ли было бы приятно почитать домыслы репортёров о том, что она лежит в психушке. Или о том, что она могла быть причастной к смерти собственного тюремщика. Хотя полиция давно уже доказала, что этот урод всего сдох всего лишь от палёной дозы, журналистам нравилось думать иначе. Я даже подумывал о том, чтобы подать в суд на одну крайне резвую жёлтую газетёнку, но Фред и Катриона отговорили меня, убедив, что ничего хорошего из этого не выйдет. В конце концов, на подобные издания регулярно подавались иски, но они так же продолжали чернить репутацию всех, кого ни попадя.
Фред, надо отдать ему должное, взял на себя львиную долю моих рабочих обязанностей. Это способствовало тому, что большую часть времени я мог проводить дома, с женой. Только один раз фирма требовала моего присутствия, и я был вынужден оставить Хейли одну. Совершенно одну, надо сказать, потому что в то утро моя мать забрала Эвелин к себе.
— Иди, — бесцветным голосом откликнулась жена, стирая с обеденного стола мифические крошки, — я справлюсь одна.
— Ты уверена? — больше всего на свете мне хотелось коснуться её, обнять, но, едва я протянул руку, она отшатнулась, словно от проказы.
— Да, — бросила она и быстро вышла из столовой. Сердце подсказывало мне броситься следом за ней, прижать к себе, сделать хоть что-нибудь, чтобы она чувствовала себя в безопасности, но разумом я понимал, что только напугал бы Хейли пуще прежнего такими порывами. Поэтому я, стараясь сохранять спокойствие, молча пошёл собираться на работу. Пожалуй, это была самая моя большая ошибка с того момента, как Хейли вернулась ко мне.