Уже тот факт, что, вернувшись, я не нашёл её ни в гостиной, ни в столовой, ни на кухне, насторожил меня; обычно в это время дня она занималась домашними делами на первом этаже или же проводила досуг с Эвелин. Но я точно знал, что мать ещё не привозила внучку.
Предчувствуя неладное, я даже не сразу заметил на журнальном столике хаос из порванной обёрточной бумаги. В этом хаосе обнаружился внушительный тяжёлый фотоальбом. Конечно, я знал, что в нашем доме никогда не было ничего подобного. Я взял альбом в руки.
Уже первая страница заставила меня испытать к анонимному дарителю — а я был заранее уверен, что подписи не найду — такую сильную неприязнь, какой не испытывал даже к этому пресловутому Хэнку. Ведь кто-то же посмел усугублять состояние моей любимой женщины, мешая ей выбраться из безнадёжной апатии! Очередная перелистанная страница смялась под моей рукой. Но всё это было ещё ничего по сравнению с тем, что я обнаружил в самом конце. Даже мне стало дурно при взгляде на фотографию могильной плиты, под которой, как я сам думал ещё несколько недель назад, была похоронена Хейли; я мысленно вернулся в те дни, когда Фред едва ли не за шкирку вытаскивал меня с кладбища, где я проводил по нескольку часов кряду. На какую-то страшную долю секунды мне показалось, что последние недели моей жизни были просто сном. Что на самом деле Хейли действительно лежала там, в холодной могиле, а вовсе не возвращалась домой.
Я отбросил альбом от себя с таким отвращением, как будто это было какое-то мерзкое, дохлое и слегка разложившееся животное. В несколько шагов преодолел лестницу на второй этаж. Я даже не мог представить, что чувствует моя измученная переживаниями жена теперь, когда ей так жестоко напомнили о долгих месяцах заточения.
Оставалось лишь надеяться, что она где-то в доме; хотя Хейли и не выходила за порог, кто мог бы знать, на что она решилась от потрясения?
Ни в одной из комнат, включая ванную, её не было. Лёгкие заполнились ощущением липкого ужаса, и я почти позволил себе поддаться панике. Стоя посреди спальни жены, я попытался взять себя в руки. И, когда убийственную тишину внезапно нарушил еле слышный всхлип, облегчение едва не подкосило мне ноги.
Дверцы шкафа, из которого доносился звук, я открыл максимально осторожно. Мне не хотелось ещё больше пугать жену резкими движениями. Хейли действительно была там, забившаяся в угол у обувных полок. К счастью, её гардеробная была достаточно внушительных размеров, чтобы мы вдвоём не чувствовали себя стеснёнными в пространстве, так что я без труда пролез внутрь и сел на корточки рядом с женой.
Хейли сжалась в комочек и, казалось, ещё сильнее прислонилась к стене.
— Хейлз, — осторожно позвал я, протягивая к ней руку.
Она не могла помнить, что я так же называл её в детстве. Странно, но она вообще, казалось, не помнила, что мы были знакомы задолго до помолвки. Меня это поначалу даже обижало, потому что я-то её не забывал.
Даже сейчас в молодой испуганной женщине, затравленно глядящей на меня из-под мокрых от слёз резниц, я видел ту худенькую, нескладную девчонку, на которую были обращены муки моей первой детской влюблённости. Я до сих пор помню, как смеялся надо мной Фред, когда я доверительно рассказывал ему о своих чувствах к «будущей жене»: к родительским планам о возможной помолвке я относился со всей юношеской серьёзностью. Конечно, в те годы кузен не мог понять, отчего я так глупо себя веду; мне предстояло отыграться за подколы гораздо позже, когда сам Фред отдал своё сердце в тонкие белые пальчики Катрионы. Хотя, разумеется, в подростковом возрасте моё чувство к Хейли вряд ли было серьёзным. Но даже увлекаясь другими девчонками, я не забывал, что на другом конце страны живёт малышка, которая однажды станет моей спутницей. А потом своей неуместной гордыней отравил ей же первые месяцы супружества.
Глаза моей жены снова наполнились влагой, и она сморгнула слёзы. Хотя Хейли с явной опаской глядела на протянутую к ней руку, я не сумел сдержаться и двинулся ближе, стирая ладонью свежие дорожки на её щеках. Она как будто окаменела, вся напряглась, а потом и вовсе задрожала. Мне было почти физически больно видеть, как ей плохо, но каким-то шестым чувством я вдруг понял, что пора бы заново учить её терпеть чужие прикосновения.
Хейли издала протестующий писк, когда я привлёк её к себе и прижал к груди. Наверное, я мог бы ошибаться, но в ту минуту желание защитить её было даже сильнее заботы о её чуствах.
Она продолжала дрожать. Но я только крепче сжимал объятия, и в конце концов она слегка расслабилась и даже обмякла в моих руках.