— Я увезу тебя туда, — сказал Даву. Он указал пальцем на небо, сосчитал звезды, одна, две, три… — Планета называется Атуган. Она кипит от жара, там нет ничего, кроме скал и пустынь, серы и шлака. Но мы сможем сделать ее домом для себя и наших детей — детей всех видов, каких мы только пожелаем, от рыб до птиц. — Сердце наполнялось счастьем. — Хоть динозавров, — сказал он. — Хочешь стать мамой динозаврика?
Он почувствовал, что Кэтрин покидает убежище его объятий и отходит к окну, из которого лился лунный свет. Волны били в старый деревянный пирс.
— Я не обучена искусству землеобразования, — сказала она. — В таком путешествии я стану обузой.
— Я отстал в своей области на несколько десятилетий, — сказал Даву. — Ты могла бы подучиться, пока я буду наверстывать упущенное. Можешь загрузить опыт Темноволосой Кэтрин. Ведь это возможно.
Она повернулась к нему. Свет ночника бросал желтый отблеск на ее бледное лицо, на быстрые пальцы, которыми она сложила сигнал.
«Сожалею».
— Я прожила со Старым Даву почти два века, — сказала она.
На мгновение ему показалось, что его жизнь сошла с рельсов; он почувствовал себя подвешенным, словно замершим в высшей точке траектории перед падением.
Ее глаза блуждали по дому, где Старый Даву расхаживал по комнатам, пил кофе и размышлял над жизнью Максвелла.
— Я продолжу прежнюю жизнь, — сказала она. — Я не могу лететь с тобой, но другая я сможет это сделать.
Даву почувствовал, что жизнь возобновила свое течение.
— Да, — сказал он, потому что стоял в тени и не мог изобразить свое согласие пальцами. — Обязательно. — Он подошел к ней ближе. — Хотя я предпочел бы, чтобы это была ты, — прошептал он.
Он увидел, как недоумение тронуло уголки ее губ. «Но это и буду я, — сказала она. Она поднялась на цыпочки, поцеловала его в щеку. — Теперь я вновь стала твоей сестрой, правда? — Ее глаза оказались на одном уровне с его глазами. — Будь терпелив, я все устрою».
— Я подчиняюсь вам во всех отношениях, мадам, — сказал он, чувствуя, что надежда начинает петь в сердце.
Даву присутствовал при ее пробуждении, ее рука была в его руке, когда она открыла свои фиолетовые глаза, глаза его Темноволосой Кэтрин. Она посмотрела на него с абсолютным пониманием, подняла руку и поправила черные волосы; затем ее глаза устремились на пару, стоявшую позади него, Старого Даву и Рыжую Кэтрин.
— Молодой человек, — церемонно сказал Старый Даву, положив руку на плечо Даву, — позвольте мне представить вас моей жене. — А затем (мудрейший из сибов) он наклонился и прошептал весьма многозначительно на ухо Даву: — Я надеюсь, когда-нибудь ты сделаешь то же самое для меня.
Удивленный Даву сделал вывод, что секрет брака, длящегося два столетия, состоит в том, чтобы вовремя закрыть глаза.
— Признаюсь, я немного завидую, — сказала Рыжая Кэтрин прежде, чем покинуть комнату вместе со Старым Даву. — Завидую новой жизни моего близнеца.
— Это также и твоя жизнь, — сказал он. — Она — это ты.
Но она посмотрела на него с тоской, и ее пальцы сложились в знак, которого он не разобрал.
Даву отвез жену на медовый месяц в Скалистые горы, истратив часть своей зарплаты за семьдесят восемь лет на аренду хижины в горной долине над истоком Рио-Гранде, где ветер шумел в соснах, в небе лениво кружили ястребы и солнце слепило глаза. Они совершали долгие прогулки по холмам, готовили простую еду на кухне-времянке, любили друг друга на хрустящих льняных простынях.
Он устроил в хижине кабинет, два стола спиной друг к другу. Кэтрин засела за изучение биологии, экологии, нанотехнологии и квантовой физики — у нее уже была солидная общая подготовка, не хватало лишь специальных знаний. Даву выступал в роли наставника и сам старался поскорее ознакомиться с последними достижениями в своей области. Она — ей еще не придумали имя, хотя Даву мысленно называл ее «Новая Кэтрин» — просматривала старые загрузки Темноволосой Кэтрин, концентрируясь на ее работе, на ее понимании проблемы.
Однажды, открыв глаза после загрузки, она посмотрела на Даву и покачала головой.
— Это странно, — сказала она. — Это я, я знаю, что это я, но ее стиль мышления… — «Я не понимаю, — показала она. Нам говорили, что нас делают не воспоминания, а образ мыслей. Мы — те, кто мы есть, потому что мыслим определенным образом… но мне кажется, я мыслю не так, как она».
— Это вопрос привычки, — сказал Даву. — Ты просто привыкла мыслить иначе.
«Возможно», — уступила она, сдвинув брови.