— И ты теперь тратишь время на решение этих проблем? — спросил Даву.
— Это не проблемы, — мягко сказал сиб. — Это не синдромы или неврозы. Это обстоятельства. Они являются частью условий нашей жизни в эти дни. Это наша среда обитания. — Большие, бесстрастные глаза безотрывно смотрели на Даву. — Люди предпочитают счастье печали, достижение цели фрустрации. Разве можно винить их за это?
«Да», — просигналил Даву.
— Если они отрицают реальность собственных жизней, — сказал он. — Мы создаем свои сущности при помощи вызовов, которые преодолеваем или не преодолеваем. Даже наши трагедии создают нас.
Сиб кивнул.
— Это достойная восхищения философия — для Даву Завоевателя. Но не все люди завоеватели.
Даву сделал усилие, чтобы нетерпение не так явно звучало в голосе.
— Мы извлекаем уроки как из поражений, так и из успехов. Мы приобретаем опыт, применяем знания о жизни к последующим обстоятельствам. Если отрицать использование опыта, то что делает нас людьми?
Его сиб был терпелив.
— Иногда опыт бывает негативным, то же самое можно сказать и об уроках. Представь себе бесконечную жизнь под тенью великого чувства вины, скажем, из-за глупой ошибки, в результате которой кто-то другой умер или покалечился; заставил бы ты людей жить с последствиями душевных травм, вызванных социопатом или семейной жестокостью? Такого рода травмы могут изуродовать всю сущность человека. Почему бы не устранить их?
Даву тонко усмехнулся.
— Не станешь же ты меня убеждать, что эти методы используются только в случае глубоких травм, — сказал он. — Не станешь же говорить, что люди не применяют их и в случаях, которые можно назвать тривиальными. Например, стереть из памяти обидное замечание в свой адрес, услышанное на вечеринке, плохо проведенный отпуск или ссору с супругом.
Безмолвный Даву улыбнулся в ответ.
— Не буду оскорблять твой разум, уверяя, что такого не происходит.
— Так как же эти люди становятся зрелыми? Меняются? Становятся мудрее?
— Они не в состоянии отредактировать все. В обыденной жизни достаточно трений и конфликтов, чтобы обеспечить каждого разумной дозой мудрости. В наше время жизнь очень, очень длинна, и у нас достаточно времени для обучения, пусть и медленного. В конце концов, — он вновь улыбнулся, — еще никогда у обычной личности не было таких потенциальных возможностей обрести мудрость. Я думаю, ты согласишься, что у человечества как вида сейчас гораздо меньше поводов к безумию, чем прежде.
Даву мрачно посмотрел на сиба.
— Ты предлагаешь мне подвергнуться этой технологии?
— Это называется Лета.
— Чтобы я подвергся Лете? Забыл Кэтрин? Или забыл то, что я испытывал к ней?
Безмолвный Даву медленно покачал своей тяжелой головой.
— Такого я не предлагаю.
— Хорошо.
Младший Даву пристально посмотрел в глаза старшего близнеца.
— Тебе одному известно, что ты способен вынести. Я только сообщаю, что такое лекарство существует, на тот случай, если ты поймешь, что не в состоянии выносить свою муку.
— Кэтрин заслуживает оплакивания.
Еще один печальный кивок. «Да».
— Она заслуживает того, чтобы ее помнили. Кто будет помнить ее, если не я?
— Я понимаю, — сказал Безмолвный Даву. — Я понимаю твое желание испытывать эти чувства и их необходимость. Я заговорил о Лете потому, что слишком хорошо понимаю страдания, которые ты сейчас испытываешь. Потому что, — он облизнул губы, — я тоже потерял Кэтрин.
Даву уставился на него в изумлении.
— Ты… — выдавил он. — Она… ее убили?
— Нет. — Лицо сиба восстановило свою обычную безмятежность. — Она оставила меня несколько лет назад.
Даву мог только молча смотреть. Факт, о котором было сказано столь обыденными словами, казался непостижимым.
— Я… — начал было он, но пальцы опередили язык. «Что случилось?»
— Мы прожили вместе полтора века. Мы стали разными. Так получилось.
«Только не с нами! — протестовал разум Даву. — Только не с Даву и Кэтрин».
Только не с двумя людьми, которые вместе образуют нечто большее, чем по отдельности. Не с нами. Никогда.